Скиталец

– Так мне говорили, – сказал Мордехай, – и, будь я на борту фламандского судна, я бы, наверное, предпочел утонуть сразу. Что это?

Томас развернул книгу, которую завещал ему отец.

– Хочу тебя спросить, – сказал он, решив сразу перейти к делу, – кто такой Ахалиин?

– Ахалиин? – повторил Мордехай и покачал головой. – Как ты думаешь, фламандцы возят евреев на борту своих кораблей на всякий случай? Такая мера предосторожности может показаться хоть и жестокой, но оправданной. Зачем погибать христианам, если может умереть еврей?

Томас открыл книгу на той странице, где ее читал вслух брат Гермейн, и передал ее лекарю:

– Вот, Ахалиин.

Мордехай прищурился, всматриваясь в текст.

– Внук Ахалиина, – перевел он, – и сын Тиршафа. Тут, конечно же, все дело в той истории с Ионой и китом.

– Что, Ахалиин связан с Ионой? – не понял Томас, тоже уставившийся на страницу с непонятной надписью.

– Нет, мой дорогой мальчик! – отозвался Мордехай. – Я о суеверии, касающемся евреев и штормов: оно порождено тем, что невежды превратно толкуют историю про Иону. – Он снова посмотрел на страницу. – Так ты, значит, сын Тиршафа?

– Я незаконнорожденный сын священника, – сказал Томас.

– И это написал твой отец?

– Да.

– Для тебя?

Юноша кивнул:

– Думаю, да.

– Значит, ты сын Тиршафа и внук Ахалиина, – промолвил Мордехай и улыбнулся. – А! Ну конечно! Неемия! Похоже, память у меня не лучше, чем у бедного Скита, а? Представь, я забыл, что Ахалиин – отец Неемии.

Томас так ничего и не понял:

– Отец Неемии?

– И он, конечно, был тиршафом, это само собой. Удивительное дело: мы, евреи, помогаем добиться процветания то одному государству, то другому, но потом от нас устают и начинают вешать на нас всех собак. Что бы ни случилось, во всем, заметь, обвиняют евреев. Нас подвергают гонениям, всячески обижают, но проходит время, и наши умы и деньги снова становятся нужными. Да… к чему это я? Ах да, тиршаф. Так вот, Томас, тиршаф – это не имя, а титул, так называли правителя Иудеи при персах. Неемия как раз и был таким правителем, не царем, но наместником, правившим от имени Артаксеркса.

Эрудиция Мордехая впечатляла, но едва ли проясняла ситуацию. Зачем было отцу Ральфу отождествлять себя с Неемией, если этот правитель, какой бы титул он ни носил, жил за сотни лет до Христа, еще до того, как появился Грааль? Единственное, чем мог объяснить Томас такую странность, так это манией или бредом. В конце концов, отец его был безумен.

Мордехай продолжал перелистывать пергаментные страницы и поморщился, когда одна хрустнула.

– Как же люди жаждут чудес, – промолвил он, ткнув в пергамент пальцем, заляпанным всяческими целебными снадобьями, которые он смешивал и разминал. – «Золотая чаша в руке Господа, напоившая допьяна всю землю», а? Что вообще это может значить?

– Мой отец говорит о Граале, – сказал Томас.

– Я понял, – промолвил Мордехай с легкой укоризной, – но эти слова были написаны не о Граале. Они относятся к Вавилону. Часть Плача Иеремии. – Он перевернул еще страницу. – Люди любят тайны. На самом деле они не желают никаких объяснений, ибо объяснение чаще всего означает расставание с надеждой. Бывало, что меня призывали к постели умирающего, но ничего уже нельзя было сделать. Потом призывали священника, он приходил, и все молились о чуде исцеления. Которого не случалось, никогда не случалось. Человек умирал, и кого, ты думаешь, в этом винили? Меня. Не Бога, который от него отвернулся, не священника, чьи молитвы не помогли, а старого еврея!

Он выпустил книгу из рук, и она упала ему на колени. Легкий ветерок шевелил страницы.

– Здесь лишь истории о Граале и выдержки из старинных рукописей, имеющих к нему отношение. Можно сказать, что это книга размышлений. – Еврей нахмурился. – Твой отец и правда верил в существование Грааля?

Томас собрался было ответить, что в этом нет никаких сомнений, но замешкался, обратившись к воспоминаниям. Бо́льшую часть времени его отец отличался сдержанностью и ироничным умом, но, бывало, впадал в буйство, громко кричал, воображал себя, на манер Иакова, богоборцем и тщился разгадать глубинный смысл святых таинств.

– Думаю, – осторожно сказал Томас, – в Грааль он все-таки верил.

– Конечно верил, – вдруг подхватил Мордехай, – как глупо с моей стороны! Конечно, твой отец верил в Грааль, ибо считал, что обладает им!

– Правда? – удивился юноша. Он понимал все меньше и меньше.

– Неемия был не просто тиршафом Иудеи, – пояснил лекарь, – но и царским виночерпием, хранителем чаши Артаксеркса. Он говорит об этом в начале своих писаний: «Я был хранителем чаши царя». Вот. – Он указал строчку рукописи на древнееврейском. – «Я был хранителем чаши царя». Это слова твоего отца, Томас, взятые из рассказа Неемии.

Хуктон уставился на письмена и понял, что Мордехай прав. То было подлинное свидетельство его отца. Признание в том, что ему выпало быть хранителем чаши величайшего из царей, самого Господа нашего Христа. Одна эта фраза разбивала в прах все прежние сомнения Томаса. Отец Ральф был хранителем чаши. Он обладал Граалем. Грааль действительно существовал.

Томас поежился.