Скиталец

Пальцы его пробежались по костяной фигурке на маленьком распятии; он открыл глаза и, повернув голову, уставился на гостя. Выражение лица монаха наводило на мысль, что он только сейчас по-настоящему разглядел де Тайллебура и мысленно содрогнулся, признав в своем визитере человека, стремящегося к страданию, полагая, что оно достойно награды. Человека, как думал Коллимур, столь же непримиримого и непреклонного, как и его господин в Париже.

– Вексий! – пробормотал Коллимур. И, словно с трудом вспомнив забытое имя, он тяжело вздохнул и устало добавил: – Это долгая история.

– Тогда я расскажу тебе то, что известно мне, – сказал де Тайллебур. Изможденный доминиканец мерил шагами келью, поворачивая туда-сюда на тесном пятачке под куполом сводчатого потолка. – Ты слышал, что этим летом в Пикардии произошла битва? – спросил он довольно настойчиво. – Эдуард Английский сражался со своим французским кузеном, на стороне которого воевал человек с юга. У него на знамени красовался йейл, держащий в лапах чашу.

Коллимур прищурился, но промолчал. Он не сводил пристального взгляда с гостя, который, в свою очередь, перестал расхаживать и внимательно посмотрел на монаха.

– Йейл, держащий чашу, – повторил он, выделив голосом первое слово.

– Я знаю этого зверя, – печально сказал Коллимур. – Йейл, геральдическое животное, неизвестное в природе. С львиными когтями, козлиными рогами и чешуйчатой, как у дракона, шкурой.

– Этот человек пришел с юга, – продолжал де Тайллебур, – и решил, что, сражаясь за Францию, он смоет с репутации своего рода древние пятна ереси и измены.

Брат Коллимур был слишком слаб, чтобы заметить, как напрягся при этих словах слуга у дверей, или обратить внимание на то, что доминиканец специально заговорил громче.

– Так вот, этот человек явился с юга. Он прискакал, обуреваемый гордыней, полагая, что его душа выше укоров, но нет человека, который был бы за пределами досягаемости десницы Всевышнего. Безумец воображал, будто стяжает победу и заслужит любовь короля, но вместо этого разделил с Францией горечь поражения. Порой, брат, Господь испытывает нас унижением, дабы мы через смирение возвысились к величию и славе.

Хотя де Тайллебур обращался к старому монаху, но слова его предназначались для ушей собственного слуги.

– И после этой битвы, брат, когда Франция оплакивала случившееся, я нашел этого человека, и он рассказал мне о тебе.

Брат Коллимур выглядел удивленным, но промолчал.

– Он рассказал о тебе, – повторил священник. – Мне. А я – инквизитор.

Пальцы брата Коллимура затрепетали в попытке сотворить крестное знамение.

– Инквизиция, – пролепетал старый монах, – не имеет власти в Англии.

– Инквизиция имеет власть на небесах и в аду, так неужели ты думаешь, что какая-то захудалая Англия может устоять против нас? – Ярость в голосе де Тайллебура эхом отдалась в больничной келье. – Мы искореняем ересь повсюду, брат, даже на краю света!

Инквизиция, как и орден братьев-доминиканцев, имела своей целью искоренение ереси, и для достижения этой цели применяли огонь и пытки. Кровь при этом проливать запрещалось, ибо святая Церковь порицала кровопролитие, однако причинение боли допускалось, а инквизиторы прекрасно знали, что огонь прижигает раны, препятствуя кровотечению, что дыба причиняет страдания, не разрывая плоти, равно как и наваливаемый на грудь грешника тяжкий груз. В мрачных застенках, где воняло гарью, страхом, мочой и дымом, во тьме, озаряемой всполохами пламени и воплями еретиков, инквизиция преследовала врагов Божьих и, применяя бескровные пытки, приводила их души в благословенное единение с Христом.

– Человек этот явился с юга, – напомнил Коллимуру де Тайллебур, – и на щите его красовался йейл, держащий чашу.

– Вексий, – выдохнул старик.

– Да, – подтвердил доминиканец. – И этот Вексий знает тебя. Но откуда, интересно, мог знать еретик-южанин имя английского монаха из Дарема?

Брат Коллимур вздохнул.

– Они все меня знали, – устало сказал он, – вся их семья. Дело в том, что в свое время Ральфа Вексия послали ко мне. Господин епископ думал, что я смогу исцелить его от безумия, но вот родные, те опасались, как бы я не вызнал заодно их семейные тайны. Они хотели его смерти, но мы заперли Вексия в келье, куда не было доступа никому, кроме меня.

– И какие же тайны поведал он тебе? – спросил де Тайллебур.

– Ничего интересного, – отозвался брат Коллимур, – просто бред сумасшедшего.

– Расскажи, что за бред, – потребовал доминиканец.

– Безумцы толкуют о чем попало, – сказал брат Коллимур, – они говорят о духах и призраках, о летнем снеге и тьме средь бела дня.

– Но отец Ральф рассказывал тебе о Граале, – без обиняков заявил де Тайллебур.

– Да, и о Граале тоже, – подтвердил старик.

Доминиканец вздохнул с облегчением.

– Что именно он говорил тебе о Граале?

Некоторое время Хью Коллимур молчал. Его грудь поднималась и опадала настолько слабо, что это движение было почти незаметно. Потом он покачал головой:

– Ральф говорил, что его семья владела Граалем и что он сам похитил его и спрятал! Но у него на устах были сотни подобных выдумок. Сотни!