Скиталец

– Вот так ты и должен вести себя все время, – тихонько шепнул Томас своему спутнику.

– Как? – не понял Робби.

– Как в тех случаях, когда совершаешь набеги за границу.

– Черт, это ведь совсем другое. Мы захватываем скот, лошадей и уносим ноги.

Оказавшись среди землянок, они умолкли. Из одной халупы доносился звучный храп, потом где-то рядом заскулила собака. Но, слава богу, не залаяла. Какой-то малый, не иначе как часовой, охранявший находившихся внутри, сидел на пороге хижины, но при этом спал так же крепко, как и его товарищи. Легкий ветерок колыхал ветки в саду у церкви, вода в речушке с плюханьем переливалась через маленькую запруду рядом с мельницей. В одном из домов послышался тихий женский смех, а потом несколько голосов затянули песню. Мелодия была Томасу незнакома, но сама песня пришлась кстати, ибо заглушила скрип калитки, ведущей на церковный двор. У церквушки имелась маленькая деревянная колоколенка, и Томас слышал вздохи обдувавшего колокол ветра.

– Это ты, Жорж? – послышалось с церковного крыльца.

– Non, – произнес Томас более отрывисто, чем хотел, и это заставило воина выступить из черной тени арки.

Решив, что нарвался на неприятности, Хуктон заложил руку за спину, нащупывая рукоять кинжала.

– Прошу прощения, мсье. – Караульный принял Томаса за командира, может быть, даже за дворянина. – Я ожидал сменщика, мсье.

– Он, наверное, еще спит, – сказал Томас.

Боец потянулся и широко зевнул.

– Этим ублюдкам только бы дрыхнуть.

Во мраке часовой казался всего лишь тенью, но Томас чувствовал, что это здоровенный детина.

– А здесь холодно, – продолжил часовой. – Господи, ну и мороз сегодня. А Ги и его люди вернулись?

– Одна из их лошадей потеряла подкову, – сказал Хуктон.

– Так вот оно что! А я-то думал, что они застряли в той таверне, Сен-Жермене. Христос и его ангелы, там подает такая девица! Одноглазая чертовка. Ты видел ее?

– Пока нет.

Томас все еще сжимал рукоять мизерикорда – «кинжала милосердия», прозванного так за то, что с помощью этого оружия выбитых из седла рыцарей и ратников избавляли от последних страданий. Клинок был тонким и достаточно гибким, чтобы скользнуть между сочленениями доспехов и пронзить плоть под ними, но Хуктону не хотелось пускать его в ход. Этот часовой ничего не заподозрил, и единственная его вина состояла в том, что парню хотелось подольше поговорить.

– А церковь открыта? – спросил Томас часового.

– Конечно. Почему бы и нет?

– Нам нужно помолиться.

– Должно быть, нечистая совесть заставляет людей молиться ночью, а? – дружелюбно заметил француз.

– Слишком много развелось одноглазых девиц, – сказал Томас.

Робби, не знавший французского, стоял, отвернувшись в сторону, и пялился на большую черную тень, отбрасываемую пушкой.

– Грех, стоящий покаяния, – хихикнул ратник, а потом вытянулся. – Вы не подождете здесь, пока я разбужу Жоржа? Я мигом.

– Можешь не торопиться, – великодушно сказал Томас, – мы пробудем здесь до рассвета. Пусть Жорж поспит, мы с приятелем покараулим.

– Да ты настоящий святой, – заявил караульный, забрал с крыльца свое одеяло и, от души пожелав им доброй ночи, ушел.

Томас, спешивший к крыльцу, задел по дороге пушку, и она громко звякнула. Юноша замер, ожидая оклика, но все было спокойно. Шум никого не переполошил.

Робби, пригнувшись, следовал за другом. Тьма на крыльце была просто кромешная, но, пошарив руками, они обнаружили с полдюжины пустых бочонков. От них разило тухлыми яйцами, и Томас догадался, что раньше там находился черный порох. Он шепотом пересказал Робби суть разговора с часовым.

– Но вот чего я не знаю, – сказал лучник, – так это станет он будить Жоржа или нет. Мне думается, что нет, но я могу и ошибиться.

– И за кого он нас принял?

– За двух ратников, наверное, – ответил Томас.

Он отпихнул пустые бочонки в сторону, потом встал и нашарил веревку, поднимавшую засов церковной двери. Открыв ее, Хуктон поморщился от скрипа давно не смазывавшихся петель. По-прежнему ничего видно не было, но в церкви царил тот же кислый едкий дух, что исходил от пустых бочонков.

– Нам нужен какой-нибудь свет, – прошептал Томас.

Постепенно его глаза приспособились к мраку, и он увидел слабый, едва уловимый проблеск света из большого восточного окна над алтарем. Даже маленькая свечка, всегда горящая у святилища, где хранят облатки, была погашена, ибо держать открытый огонь в одном помещении с порохом слишком опасно. Сам порох Томас нашел достаточно легко, наткнувшись сразу за дверью на сложенные пирамидой бочонки. Их было никак не меньше четырех десятков, каждый величиной примерно с ведро для воды, и Томас догадался, что для одного выстрела из пушки требуется пара таких бочонков. Скажем, три или четыре выстрела в день? Если так, то здесь хранится запас пороха на две недели.

– Нам нужен свет, – сказал он снова, повернувшись, но Робби не отозвался. – Где ты? – прошипел Томас и снова не дождался ответа.

Тут он услышал глухой звук задетого сапогом пустого бочонка и увидел, как тень Робби мелькает в неверном лунном свете. Рядом было кладбище.