Скиталец

На следующее утро юноши снова направились к причалам. Томасу вспомнилось, как он, превозмогая сильное течение, топал вброд по мелководью под обстрелом арбалетчиков. Стрелы поднимали маленькие фонтанчики воды, а сам он не мог стрелять в ответ, опасаясь намочить тетиву лука. Теперь они с Робби, идя по набережным, обнаружили, что «Пятидесятница» таинственным образом появилась ночью. Размером это судно было не меньше любого из ходивших вверх по реке, то есть могло взять на борт и доставить в Англию два десятка людей с лошадьми. Сейчас, в отлив, поднимавшиеся над водой борта казались особенно высокими. Томас и Робби бойко вбежали на палубу по узкому трапу и услышали ужасный храп, доносившийся из маленькой вонючей каюты на корме. Томасу показалось, что каждый могучий всхрап вызывает сотрясение палубы. Он невольно задумался о том, на что способен издающий такие звуки богатырь, если потревожить его сон, но тут из двери каюты появилась бледная, как рассветный туман, и тоненькая, как стрела, девчушка. Положив на палубу охапку одежды, она приложила палец к губам. Незнакомка выглядела очень хрупкой, и когда подняла свое одеяние, чтобы подтянуть чулки, то показались ее тоненькие как прутики ноги.

«Вряд ли ей больше тринадцати лет», – подумал Томас.

– Он спит, – промолвила девчушка шепотом.

– Это я слышу, – сказал Томас.

– Тсс! – Она снова приложила палец к губам, а потом натянула поверх ночной сорочки плотное шерстяное платье, сунула тоненькие ножки в огромные башмаки и накинула широкий кожаный плащ. Натянув на светло-русые волосы замусоленную вязаную шапочку, девчушка подняла мешок, сделанный из потертой мешковины, и тихонько сказала: – Я пойду купить еды, а вы пока разведите огонь в очаге. Это на баке, кремень и кресало найдете на полке. Не разбудите его!

С этим предупреждением она, в своих слишком просторных башмаках и плаще, сошла с корабля, и Томас, устрашенный мощностью храпа, решил, что в данном случае и вправду лучше проявить осторожность. Он прошел на нос, где обнаружил стоявшую на каменной плите железную жаровню. Дрова уже были заложены, и лучник, открыв служившую дымоходом заглушку, взялся за кремень. Лучина для растопки отсырела и занялась не сразу, но к возвращению девицы огонь уже разгорелся как следует.

– Я Иветта, жена Пьера, – представилась она.

Похоже, девушку совершенно не интересовало, кто такие Томас и Робби.

С этими словами худышка извлекла огромную почерневшую сковороду, на которую разбила двенадцать яиц.

– Может, вы тоже хотите поесть? – спросила она Томаса.

– Неплохо бы.

– Вы можете купить у меня яйца, – сказала она, кивнув на свою торбу из мешковины. – Еще там есть ветчина и хлеб. Мой муж любит ветчину.

Томас посмотрел на жарящуюся яичницу:

– Это все для Пьера?

– По утрам у него отменный аппетит, – пояснила Иветта, – потому и еды много. Ветчины полно, так что вполне можете угоститься.

Неожиданно корабль заскрипел и качнулся.

– Он проснулся! – Девушка сняла с полки оловянное блюдо.

С палубы донесся громовой зевок, а потом Томас невольно попятился, ибо еще в жизни не видел такого здоровенного детины.

Ростом Пьер Виллеруа был на фут выше Хуктона, лицо великана покрывали глубокие отметины от оспы, а в его бородище запросто мог бы заблудиться заяц.

Моргая, он воззрился на Томаса и ворчливо спросил:

– Ты пришел наняться матросом, парень?

– Нет, я принес тебе письмо.

– Имей в виду, нам скоро отплывать, – пророкотал Виллеруа голосом, который, казалось, исходил из недр глубокой пещеры.

– Послание от мессира Гийома д’Эвека, – пояснил Томас.

– Нужно поторопиться, пока прилив низкий, понял? – сказал француз. – У меня в трюме три тюка мха. Я всегда использую мох. Как мой отец. Другие предпочитают порванную на кусочки пеньку, но мне она не нравится, совсем не нравится. По-моему разумению, ничто не сравнится со свежим мхом. Он, кстати, и смолится куда как лучше.

На свирепой рябой физиономии вдруг появилась ухмылка, обнаружившая нехватку нескольких передних зубов.

– Mon caneton![14] – воскликнул он, когда молодая жена поставила перед ним блюдо, нагруженное едой.

Иветта выдала Томасу и Робби по жареному яйцу, после чего вручила им два молотка и пару чудны́х с виду инструментов, похожих на тупые зубила.

– Мы будем конопатить и смолить щели, – пояснил Виллеруа, – так что я нагрею вар, а вы вдвоем станете запихивать мох между досками. – Он ухватил рукой яичницу и отправил ее в рот. – Надо управиться с этим до прилива, пока судно стоит высоко и все щели над водой.

– Но мы принесли тебе письмо.

– Слышал. От мессира Гийома. Но раз он прислал ко мне кого-то, значит ему нужно, чтобы «Пятидесятница» была готова к отплытию. Ежели мессир Гийом чего-то от меня хочет, он это получит, потому как я от него, кроме добра, ничего не видел. Только вот в чем загвоздка: ему ведь не будет от «Пятидесятницы» никакого прока, если та затонет, верно? Какой толк от судна, коли оно окажется на морском дне вместе со всей командой и пассажирами, а? Его нужно проконопатить и просмолить. Мы с моей лапочкой чуть было не затонули вчера, верно, мой птенчик?