Скиталец

Осада была начата двадцать пятого марта 1199 года. Вечером того же дня Ричард после сытного ужина отправился проверять работу своих землекопов, которые только-только начали подрывать основание укреплений. Шалю казался его величеству слишком несерьезным противником, чтобы быть бдительным и осторожным иод его стенами. Поэтому король не надел ни панциря поверх кольчуги, ни шлема, ни даже кольчужного капюшона. Легчайший воздух ранней весны был ему приятен, и хотя вечером уши пощипывал морозец, зато приятно охлаждал голову. Приближенные короля вдруг заметили, что он уже начал седеть.

А потом в воздухе внезапно свистнула стрела, выпущенная с верхних зубцов каким-то опытным арбалетчиком, не иначе, и угодила королю в плечо. Кто-то ахнул, кто-то предложил государю руку, но тот лишь отмахнулся от непрошеных помощников. Ричард, вне всяких сомнений, был хорошим воином и на раны смотрел свысока. Уже не раз его ранили, и весьма серьезно, но настоящего страха смерти ему еще испытать не довелось. Не обращая внимания на боль, его величество отдал все необходимые распоряжения и лишь после этого позволил увести себя в шатер.

Вызвали лекаря и поручили ему вынуть стрелу. Цирюльник взялся было за арбалетный болт — но оказалось, что наконечник крепко засел в спине, чуть ли не у самого позвоночника. Похолодев, лекарь сказал, что вынуть стрелу не может, и едва успел сбежать от гнева короля. Меркадье, сопровождавший Ричарда, предложил ему услуги своего отрядного лекаря, который никогда до сих пор не отказывался лечить, даже если сомневался.

— Он знает толк в ранах, — добавил гасконец. — Уже десять лет с нами и до сих пор жив. Конечно, лечит без нежностей, но уж наверняка.

— Какие там нежности, — кривясь от боли, проворчал король Англии. — Я не дама.

И к Плантагенету привели отрядного наемничьего лекаря.

При тусклом свете фонаря тот осмотрел и ощупал рану, после чего заявил, что стрелу придется вырезать. И тут же, не ожидая согласия, взялся за нож.

Английский государь, которого уже успели как следует накачать вином, был пьян, но боль все же продолжал чувствовать. Его вопли и стоны отдавались в ушах привычных ко всему лекаря и Меркадье как мучения любого раненого и не трогали их. Запуская пальцы в рану, цирюльник думал лишь о том, как бы половчее ухватиться за кусок железа, который засел у самых позвонков и никак не давался. Древко он к тому моменту уже сломал, слишком сильно потянув. Кровь хлестала у него между пальцами, брызгая на лицо и одежду, но что такое для наемника чужая кровь, пусть даже и кровь работодателя?

Наконечник остался в ране.

Выгнав лекаря Меркадье в три шеи, Ричард не желал и слышать о том, чтобы допустить к себе еще какого-то целителя. Сперва он не хотел верить, что ранен опасно, а потом, когда начался жар от воспалившейся раны, отказывался признать, что смерть близка. Он требовал накрывать столы, нести вина и тащить в его шатер самых красивых девушек Пуату, собираясь праздновать взятие Шалю, хозяин которого расплатился за роковую стрелу собственной жизнью.

А рана все ждала своего часа и наливалась, наливалась зловещей краснотой, пока та не перешла в сизый багрянец и не стало ясно, что исцелить короля не удастся.

— И что же теперь? — спросил вмиг осунувшийся Герефорд.

— Так что же… Все смертны, даже короли. Теперь, должно быть, его величеству пора к Богу на ответ. Да и пожил он неплохо, ведь ему уже сорок два года.

Дик качнул головой и опустил взгляд в кружку. На англичанина даже Трагерн посмотрел с испугом и сочувствием.

— Если хочешь, я могу проложить дорогу к Шалюсу, — предложил он шепотом. — К закату будем.

— Если сумеешь, я буду тебе благодарен, — ответил рыцарь-маг.

— Ты думаешь, что можешь спасти его?

— Вряд ли. — Дик поднял взгляд к потолку, прикидывая. — Сейчас уже идет апрель. Пятое число. А ранен он был двадцать пятого марта. Я вообще сомневаюсь, что Ричард еще жив.

— Хочешь, если он жив, поговорить с ним?

— Думаю, если он не умер, то уже не в себе. Ты друид, должен знать, что это такое, когда начинает гнить рана.

— Знаю.

— Но если вдруг дьявольская сила моего отца еще держит его сознание, то я хотел бы сказать ему пару слов. Хоть пару слов перед тем, как мы расстанемся с ним навеки.

— Ты же христианин, Дик. Ты должен верить во встречу после смерти.

— Я христианин. И именно поэтому понимаю, что душу моего отца уже ничто не спасет. Он обречен оказаться в царстве Ангела Зла, и вряд ли только за свои прегрешения. Боюсь, его душа расстанется с телом.

Трагерн несколько секунд помолчал, взвешивая услышанное.

— Мне казалось, то, о чем говорил иерофант, противоречит христианскому вероучению.

— Ну… Это как посмотреть.

— А еще я слышал, что священники учат своих прихожан не думать.

Рыцарь-маг окинул собеседника отстраняющим взглядом и ничего не ответил.