Скиталец: Страшные сказки

Малу он нашёл на окраине леса — она гладила спутанную гриву его кобылы, расчёсывала её пальцами и хихикала себе под нос. Когда Морен спросил, как она себя чувствует, Мала с широкой улыбкой протянула: «О-о-о!», и засмеялась. Её реакция ему не понравилась.

— Я видела, как изба ходила по поляне! На курьих ножках, представляешь? — спросила она, заливаясь смехом.

Морен привязал свёрток к седлу и закинул на лошадиный круп сумки. Освободив руки, он поймал лицо девочки в ладони, повернул его к солнцу и нахмурился. Зрачки её были расширены и не подумали сужаться, когда он вывел её из тени.

— Ты что-то съела?

Мала наморщила носик и вырвалась из его рук.

— Ну, съела. Пару ягодок всего. Я есть хочу! А у тебя перчатки противные: мокрые и воняют!

Морен хмыкнул и повернулся к лошади.

— А где Бабушка Яга? — источая возбуждение и бодрость, спросила Мала. — Вы с ней договорились?

Отвечать Морену не хотелось. Он закрепил сумки, проверил седло, отвязал поводья. Когда всё было готово, снял перчатку и протянул девочке руку, но та и не подумала давать свою.

— Я помогу тебе забраться в седло, — объяснил он терпеливо.

— Не хочу с тобой ехать! — она сложила руки на груди. — Это мой конь, мне его Бабушка Яга подарила!

В любой другой ситуации Морен, вероятно, разозлился бы. Но сейчас он был слишком подавлен, устал, да и понимал, что Мала наелась красавки, потому и ведёт себя так. Вместо того чтобы спорить, он подхватил её за талию, оторвал от земли и закинул себе на плечо. Куцик любезно спорхнул, уступив место. Мала тут же принялась кричать, бить его по спине, вырываться и не прекратила, даже когда он усадил её в седло и запрыгнул следом, устраиваясь позади.

— Не дёргайся, а то свалишься, — предупредил её Морен, натягивая поводья.

Только тогда она затихла, и он погнал лошадь галопом.

Ещё на подъезде к деревне его взгляд привлекли кони при полном снаряжении, ожидавшие всадников. Морен почувствовал дурное — в Закутьи прибыли гости, и ему оставалось лишь надеяться, что не по его душу. А сразу за воротами, на главной дороге, собиралась толпа. Кто-то заметил их ещё издали, и навстречу вышло, казалось, всё поселение. Люди расступались перед Скитальцем, но всё равно толпа оставалась такой плотной, что не протолкнуться. Староста вышел вперёд, а следом за ним и Матвей в сопровождении личной свиты. Но стоило Морену остановить лошадь, к ним, расталкивая деревенских, прорвалась Марфа.

— Малуша! Доченька!

— Матушка! — откликнулась на зов счастливая Мала.

Морен выбрался из седла и спустил девочку на землю. К тому часу, когда они добрались до селения, яд красавки уже отпустил её. Мала кинулась навстречу матери, и та, опустившись на колени, приняла её в свои объятия. Плача, она неистово покрывала лицо и ручки дочери поцелуями, то и дело повторяя:

— Жива, здорова, вернулась!

— Я была у Бабушки Яги, — сообщила ей Мала. — Она хотела одарить меня, представляешь?

Морен отвернулся от них и обратился к старосте. На Матвея он старался не смотреть — не хватало духу.

— Не показывайте это детям.

Он отвязал свёрток и бросил его точно в руки главы поселения. Староста поймал его и сразу же развернул, но увидев, что внутри, вскрикнул от ужаса и выронил из рук. Отрубленная голова Бабушки Яги покатилась к ногам Матвея. Толпа ахнула, зашумела, те, кто был ближе всех, отпрянули, а Мала истошно закричала. Как бы Марфа ни пыталась отвернуть её голову, закрыть глаза или увести дочь, та вырывалась, рыдала и всё продолжала кричать:

— Он убил Бабушку Ягу!

По толпе прокатился стон, так похожий на стон боли. Кто-то охал, кто-то кричал: «Как же так?!», другие спорили, обсуждали, переспрашивали, не веря в услышанное. Люди шептались, толпа зашевелилась, многие пытались подойти ближе и посмотреть, тут и там звучало: «Неужто правда?» С каждым словом гул голосов становился всё громче, будто кипящая вода в закрытом котле. Морен прожигал взглядом старосту. На его лице так и читалось: «Я же просил!», но глава деревни не замечал ничего вокруг. Бледный, оцепеневший, он не мог отвести широко распахнутых глаз от заляпанной чёрной кровью головы. Мала рыдала на груди у матери. А Морен ловил выкрики и шепотки из толпы:

— Он нашу богиню убил!

— Что же теперь будет?

— Кто теперь защитит нас от проклятых?

— Кто будет провожать мёртвых?

— Они останутся здесь, будут скитаться и душить живых!

— Как нам теперь жить?

— Кто его вообще позвал?!

Куцик щёлкнул клювом — он нервничал, чувствуя недовольство толпы, что росло с каждым людским словом.

— Она убивала и ела ваших детей! — Морен повысил голос, чтобы каждый услышал его, но смотрел по-прежнему только на старосту. — Она никогда не была богом, вы же видите, у неё тёмная кровь. Найдите её избу в лесу и сами во всём убедитесь.

— Где Вадим?

Это был Матвей. Такой же бледный, как и глава поселения, он поднял на Морена тяжёлый взгляд. Пусть он и молчал до сих пор, но один его вопрос ранил сильнее, чем все обидные выкрики толпы. Потому что Морен не знал, что ему ответить.

— Я… я не успел, — выдавил он из себя. Язык не слушался, и голос подвёл, надломившись.