Скиталец: Страшные сказки

Лошадь вскинула голову, резко и шумно выдыхая, дёрнула ушами и попыталась отступить. Морен удержал её и успокаивающе погладил. Впереди простиралась опушка, а когда они вышли за деревья, глазам открылся огромный дом. Стоял тот на сухих массивных пнях, каждый из которых срубили на высоте человеческого роста; затянутые мхом корни выглядывали из-под земли, словно звериные когти, и такие же когти обрубленных ветвей держали постройку. У той не было ни крыльца, ни двери, но зато под самой крышей виднелись вырубленные оконца без ставень, из которых лился тёплый свет. Издали избу легко было принять за домовину — когда в Сумеречные лета начали хоронить умерших в землю, в таких хранили тела до весны: промёрзлая земля не оставляла иного выбора. Вот только Морен прежде не встречал домовины такого размера. Если это и она, то построили её ещё в первые годы после Чёрного Солнца, когда умерших было особенно много.

К дому вела узкая тропка, освещённая врытыми в землю факелами. Каждый украшали черепа домашнего скота — преимущественно коней, — и свет зажжённого огня пробивался сквозь трещины в их костях и пустые глазницы.

Куцик взмахнул крыльями и прокричал голосом старосты:

— Добрый бог!

— Подслушивал, значит, — ответил ему Морен. — Ну пойдём, познакомимся с «добрым богом».

Лошадь идти не хотела. Морен не стал её заставлять — спрыгнул на краю опушки и привязал поводья к ближайшему дереву. Куцик же предпочёл остаться у него на плече. Долго ломать голову, как попасть внутрь, не пришлось: подойдя к избушке, Морен разглядел люк в её днище меж пней, а стоило встать под ним, как тот распахнулся. Из недр освещённой комнаты спустилась деревянная лестница: скрипучая, старая, местами покрытая мхом, но на вид вполне крепкая.

Морен поднялся по ней и оказался в самом обыкновенном на вид доме. Внутри было тепло, просторно, светло от огня и удушливо пахло травами. Вместо печи — очаг, в котором потрескивали поленья, а над ними висел котелок с булькающим варевом. Из мебели — широкая лавка, стол да табуреты. Под потолком сушились грибы и растения, в углу стоял сундук, укрытый поеденным молью платком, одну из стен украшала тёмная медвежья шкура. А за столом, перед тарелками с едой, сидела Бабушка Яга.

Сухая сгорбленная старушка, закутанная в множество слоёв ткани. Подол юбки был такой длины, что скрывал ноги до самых пят. Голову покрывала тёмно-серая шаль — похожая лежала и на плечах, — и из-под неё выглядывали редкие седые пряди. Пальцы её были тонкие, скрюченные — один в один птичьи лапки без когтей, — изрытые глубокими морщинами так же, как и лицо. Тяжёлые опухшие веки закрывали глаза, словно она не могла поднять их, и легко удавалось поверить, что старушка давно ослепла от старости.

— Неужто сам Скиталец ко мне пожаловал? — обратилась она к нему. Голос у неё оказался по-старчески скрипуч и по-девичьи тонок.

— Вы меня знаете?

— А как же! Я всё обо всех знаю. Проходи за стол. Проголодался, поди, с дороги.

Есть Морену не хотелось, но приглашение он принял, заняв место напротив Яги. Кушанья в тарелках не могли похвастаться разнообразием, но и простыми их назвать не получалось: жареные пирожки, тёртая редька, мясная похлёбка и ячменная каша.

— Богатый стол, — произнес Морен.

— Для дорого гостя ничего не жалко. — Яга улыбалась ему со всем радушием.

— А я, стало быть, дорогой гость?

— Как и любой, кто забредёт ко мне. Для одинокой старушки любой гость в радость. Ты угощайся, угощайся. Голодный поди.

Морен не притронулся к еде и, что важнее, Яга тоже не спешила есть. Зато хлопотала над ним: придвинула миску с пирожками, налила в чашку настой из трав — Морен по запаху узнал кипрей и мяту, — сорвала с нитки над головой и накрошила в похлёбку петрушку и сушёных лисичек.

Морен украдкой взглянул на своего пернатого спутника. Тот рядом с людьми всегда был настороже: следил за каждым словом и жестом, перебирал когтями, показывая, что нервничает, мог угрожающе щёлкнуть клювом, если протянуть к нему руку. Но сейчас он распушил перья, втянул голову и время от времени прикрывал веки, всем своим видом демонстрируя умиротворение и покой.

— Что же привело тебя ко мне, Скиталец? — спросила Яга, притянув к себе тарелку похлёбки. — Неужто местные тебя ко мне послали?

Разломив напополам пирожок — тот оказался с рубленым мясом, — она смочила его в бульоне и отправила в рот. Морен ощутил себя неуютно: пока он ждал подвоха от каждого кусочка пищи и настороженно прислушивался, не нападёт ли на него кто из-за угла, всё указывало на то, что беспокоится он зря. Даже его кровь оставалась спокойной: сердце не билось в неистовстве, как делало всегда, ощущая тревогу. От этой старушки не исходило никакой опасности, и на привычных проклятых она не была похожа.

— Нет, не совсем. Я ищу пропавших детей, — честно ответил Морен. — Мальчика и девочку двенадцати лет. Вадим и Мала. Вы их встречали?

— Нет, деток я уж давно не видела.

— А блины в лесу — ваших рук дело?

Яга рассмеялась.