А этим вечером я видел колонну наёмников, всего примерно в сотню копий, с десятком рабынь, в основном используемых в качестве вьючных животных, приближающуюся к Брундизиуму. Командир этого отряда наёмников, и некоторые из них самих, ехавшие верхом на тарларионах, носили шарфы, защищавшие от ветра и пыли, похожие на те, которые используют в Тахари во время пыльных бурь. Впрочем, они неплохо служили и для того, чтобы скрыть черты их лиц. Я бы и не придал никакого значения этой колонне наёмников, которых в округе развелось многие сотни, если бы не узнал рабыню у стремени их командира, а немного позже и ещё одну хорошенькую вьючную невольницу. Отступив вместе с другими с их дороги, я дождался пока они не прошли мимо. Я сомневался, что их командир или кто-либо ещё из них мог меня узнать. Конечно, я сразу же навел справки в Брундизиуме, чтобы установить местонахождение этих солдат. Прежде всего, я выяснил, в какой район города они вошли, затем, какие постоялые дворы, гостиницы и таверны они могли бы предпочесть. Это оказалось не трудной задачей, благодаря тому, что большинство собравшихся здесь наёмников было размещено не в самом городе, а в косианском лагере под его стенами. Соответственно, они стали бы заходить в город не целыми отрядами, а скорее как простые люди, поодиночке или небольшими группами.
— Господин, мы представляем Вам женщину, — объявила одна из пары рабынь, действительно подведя к моему столу женщину.
Затем обе рабыни убрали свои руки с рук приведённой женщины, и почтительно опустились на колени, по обе стороны от неё, оставшейся стоять. Кивком головы я дал понять девушкам, что они могут быть свободны, и они мгновенно исчезли. Жестом я указал женщине, что она может встать на колени, что она сразу и сделала, с тихим чувственным перезвоном колокольчиков.
— Ты носишь колокольчики, — заметил я.
— Да! — прошептала женщина.
— Ты видела себя? — поинтересовался я. — Они дали тебе посмотреться на себя в зеркало?
— Да! — кивнула она.
Сейчас её можно было бы принять за пага-рабыню. На лицо рабской косметикой был нанесён вызывающий макияж. На лбу, свисая с золотой цепочки, матово поблёскивала жемчужная горошина. На её шее, конечно, не было ошейника, зато имелось несколько ожерелий, некоторые из которых свисали чуть ли не до живота. Вокруг её левого плеча обвилась позолоченная змейка. Тело женщины, едва прикрытое, было одето, если так можно выразиться, в лоскут прозрачного рабского шёлка открывавшего для всеобщего обозрения её бока. Такое одеяние словно умоляет находящихся вокруг мужчин, сдёрнуть его, или откинуть в сторону. Это была настоящая рабская одежда, насмешка над скромностью порабощённой женщины. Её бёдра были полностью обнажены, так что нетрудно было заметить, что никакого клейма там не было. Каким абсурдом, каким несоответствием это выглядело! Её бедро, казалось, кричало о клейме.
— Ты когда-нибудь раньше носила рабский шёлк? — полюбопытствовал я.
— Нет! — воскликнула она. — Конечно, нет!
— Мне известно, что некоторые свободные женщины, — сказал я, — втайне покупают его и носят дома, когда их никто не видит, а иногда плача от своих потребностей, спят в ногах своей собственной кровати.
— Откуда Вы могли узнать такие подробности? — спросила женщина.
— От работорговцев, конечно, — усмехнулся я, — некоторые из них рассказывали, что ловили женщин прямо там.
— Как-то я сама хотела сделать это, — покраснев, призналась она, — но мне не хватило смелости.
— Это не важно, — пожал я плечами.
— «Не важно» — что? — переспросила Ина.
— Просто, — улыбнулся я, — работорговец в любой момент может нарядить тебя в такое, если только захочет.
— Конечно, — вздохнула женщина.
— Тебе нравится ощущать его на теле? — поинтересовался я.
— Это ни на что не похоже, — ответила она, — и ещё это как-то пугающе.
— Это возбуждает тебя? — уточнил я.
— Да, — призналась Ина, — ужасно возбуждает, гораздо больше, чем я когда-либо могла ожидать.
— Ты очень красива в этом, — сказал я.
— Спасибо, — смущённо поблагодарила она.
— Ты заметила, что его можно легко поднять или сдвинуть в сторону?
— Да, — кивнула Ина.
— Ты можешь представить, что бы почувствовала, если бы его подняли?
— О, да! — выдохнула женщина. — Но даже сейчас, каждая моя клеточка жива! Даже теперь моя кожа пылает!
— Ты знаешь, какими духами сейчас пахнешь? — осведомился я.
— Наверное, это — рабские духи, — предположила она.
— Правильно, — подтвердил я.
Это был пьянящий аромат, просто требовавший от меня, рвануться к ней через стол, схватить, опрокинуть на него, а затем прямо на этой низкой, гладкой, твёрдой поверхности использовать её для моего удовольствия, взяв у всех на глазах.
— Знаешь, как они называются? — спросил я.
— Нет, — прошептала женщина.
Ничего удивительного, в конце концов, она была свободной женщиной.
— Это — известные косианские духи, — объяснил я. — Они называются «Цепи Тельнуса».
— Понятно, — всё также шёпотом сказала Ина.
— Косианским рабовладельцам нравиться помещать в них женщин из Ара, своих рабынь.
— Вы говорите о них так, словно это ошейник, — заметила она.