Скитальцы космоса

В ответ появилась новая волна угрозы. Казалось, она может уничтожить их всех. Волна угрозы накатывалась как волна сильного прибоя разбушевавшегося океана, бьющегося о берег. На этот раз Дэйну показалось, что он различает какую‑то темную массу. Прежде чем он успел разглядеть что‑нибудь определенное, Дэйн отвел глаза и сконцентрировался на движениях своих барабанящих рук. Он отказывался верить, что такие мощные силы приведены в действие лишь за тем, чтобы уничтожить их. Он не раз слышал, как Тау рассказывал про такие вещи, но услышанные в знакомой обстановке на борту “Королевы” подобные приключения так и оставались только рассказами.

Здесь же, несомненно, была настоящая опасность. Однако Тау, когда над ним во всей своей мощи проходила полная угроза, продолжал, не склоняясь, стоять как ни в чем не бывало.

И, скрываясь под гребнем этой невидимой разрушительной волны, появился тот, кто был причиной всего этого. Это было не привидение, созданное из болотного тумана, а живой человек. Он шел спокойно с пустыми руками, как и Тау, и никто не заметил у него оружия. У костра люди застонали и повалились на землю, слабо стуча руками о почву. Но когда Ламбрило вышел из темноты, один из туземцев встал на четвереньки и начал двигаться маленькими мучительными толчками. Он пополз по направлению к Тау, его голова раскачивалась на плечах, как голова мертвой скальной обезьяны. Дэйн перехватил барабан одной рукой, а другой нащупал свой лучевой пистолет. Он попытался выкрикнуть предупреждение, но понял, что не может издать и звука.

Одна из рук Тау поднялась по направлению к приближающемуся туземцу и сделала круговое движение. Ползущий человек, глаза которого закатились так, что были видны одни белки, последовал за этим жестом и обошел врача. Он направился к Ламбрило, хныча как собака, которой не дали выполнить приказ хозяина.

— Вот так, Ламбрило! — сказал Тау. — Это только между тобой и мной. Или ты не хочешь показать свою мощь? Разве Ламбрило так слаб, что должен посылать другого выполнять свою волю?

Снова подняв две руки, врач резко опустил их и коснулся земли. Когда он снова выпрямился, в руке у него был зажат нож, который он затем бросил впереди себя. Вдруг дым от костра вытянулся по направлению к Ламбрило. закрутился вокруг него и затем исчез. Но там, где раньше был человек, теперь стояла бело–черная бестия. Ее рычащая морда была олицетворением ненависти и жажды крови, хвост с белой кисточкой яростно хлестал по бокам. Но Тау встретил эту трансформацию смехом, который прозвучал как удар кнута.

— Мы — оба мужчины, ты, Ламбрило, и я. Так встречай меня как мужчина и оставь эти трюки для тех, у кого нет ясного зрения. Ребенок играет как ребенок… — голос Тау громыхал, но сам он исчез.

Высокое полосатое существо — чудовищная горилла — стояла теперь перед хатканским львом. Но это продолжалось лишь одно мгновение, а затем космонавт стал снова самим собой.

— Время игр кончилось, человек с Хатки. Ты пытался охотиться за нами, желал нашей смерти, не так ли? Так пусть теперь смерть будет уделом проигравшего.

Лев исчез и перед ним снова появился Ламбрило. Он стоял в готовности, как человек перед смертельной схваткой, знающий, что пощады не будет. Для глаз Дэйна хатканец не сделал ни одного движения, однако костер вспыхнул, как будто ему подбросили свежую пищу. Языки пламени оторвались от дров и, как красивые и опасные птицы, взлетели в воздух. Они ринулись на Тау и окружили его, начиная с земли под его ногами и смыкаясь над его головой. Они соединились и завертелись все быстрее и быстрее, пока Дэйн, с удивлением следивший за этим, не увидел как бы сплошное пятно света, скрывавшее Тау в своей огненной сердцевине. Его собственные запястья сильно болели от длительного битья в барабаны. Он поднял одну руку, пытаясь защитить глаза от слепящего света.

Ламбрило запел и тяжелый ливень слов обрушился на них. Дэйн застыл — его руки предали его, попав под власть ритма этой чужой песни! Он немедленно поднял обе руки и опустил их вниз на барабан в беспорядочной серии ударов, которые не имели отношения ни к песне, нужной Тау, ни к песне, которую теперь пел Ламбрило — тхумп–тхумп–тхумп–тхумп… Дэйн выбивал это неистово, колотя в барабан так, как будто хотел вбить свои кулаки в тело хатканского колдуна. Столб огня закачался, завертелся, будто на него подул ветер, и исчез. Тау, целый и невредимый, спокойно улыбался.

— Огонь бессилен! — констатировал врач, указал рукой на Ламбрило и спросил: — Попытаетесь ли вы, знахарь, иметь дело с землей, водой, а также с воздухом? Ну, что ж, зовите сюда ваше наводнение, ваш смерч, вызывайте землетрясение. Ничто из этого меня не тронет.