Скитания

— По всей видимости, там оправлялись господа самого высокого ранга, — сказал майор и засмеялся. — Таким образом, нам была предоставлена высокая честь переночевать там!

Кемпфе был летчиком-истребителем.

— Не угодно ли будет господину майору ответить на вопрос, где ему приходилось воевать?

Кемпфе назвал населенный пункт в Бретани. Гербер с удовлетворением подумал, что знает многие бретонские портовые города.

— Мой отряд дислоцировался в Сен-Мало…

При этих словах майор даже вскочил:

— Мало? От этой грязной дыры у меня остались самые скверные воспоминания. Какие-то флотские парни обстреляли там мою этажерку из двадцатимиллиметровых пушек!

«Почему же ты оказался таким идиотом, что вывалился со стороны солнца и прошел над рейдом, сплошь забитым кораблями?» — со злостью подумал Гербер.

Кемпфе продолжал бушевать. Он так и не осознал свою собственную ошибку. Когда буря улеглась, Гербер спросил с тонким подвохом:

— Разрешите, господин майор, уточнить, не связано ли ваше ранение с тем печальным происшествием?

Майор ответил отрицательно. Ранен он был значительно позже. В тот же раз ничего не произошло.

— А на этих парней я наложил бы арест, самое меньшее, на двое суток!

Гербер мог подтвердить из собственного опыта, что на флоте за подобные проступки налагались не менее суровые взыскания, чем в авиации, славившейся строгостью наказаний. Таким образом, взаимопонимание было восстановлено.

***

Поезд остановился в Уокефилде. В этом небольшом красивом городке когда-то обитал известный викарий, жизнь которого описал Оливер Голдсмит. С большим усердием, имевшим, однако, незначительный успех, Моппель пытался познакомить своих учеников с этим классическим произведением английской литературы.

Госпиталь был расположен за городом, в бывшей лечебнице для душевнобольных. Конструкция окон в госпитале соответствовала эго предназначению: их можно было открыть лишь на узкую щелочку. Отсюда никто не убегал.

Два отделения с прилегающей к ним большой территорией парка были выделены для военнопленных. В основном же в госпитале лежали англичане, получившие ранения на всех театрах войны: моряки из состава конвоев в Атлантике, пехотинцы, сражавшиеся в Средней Италии, солдаты 14-й армии из Бирмы, страдающие от малярии и желтой лихорадки, танкисты из Северной Франции с обгорелыми руками и ногами.

Этот вспомогательный госпиталь возглавлял медведеподобный полковник, которого все звали не иначе как «колонель Блимп». Несмотря на нехватку медицинского персонала, вызванную войной, работа госпиталя была поставлена отлично.

Палата, в которой лежал Гербер, находилась на попечении сестры Мерфи. Она обладала значительными правами, которые использовала не только в отношении пациентов, но и в отношении медицинского персонала, в том числе и врачей. Такое особое положение старшей сестры отделения заключало в себе большое преимущество: врачи высвобождались от выполнения многих второстепенных задач. Только так и могло быть хорошо налажено медицинское обслуживание в госпитале, насчитывающем тысячу пациентов, каким-то десятком врачей.

Состояние Гербера ухудшилось. Перевязка, наложенная на ногу всего сутки назад, пропиталась кровью, и каждый шаг вызывал резкую боль. Несмотря на летнюю погоду, его знобило. По всей видимости, у него повысилась температура.

Сестра Мерфи осмотрела его внимательно и затем сказала по-английски:

— Мы заберем вас в театр.

Гербер удивился. При чем тут театр, да еще до обеда. Недоразумение вскоре выяснилось. «Театром» в госпитале называли операционную. Хирург, лет пятидесяти, с редкими волосами и большими черными глазами, немедленно принялся за работу. На беглом немецком языке он стал расспрашивать Гербера об истории его болезни. Указания, которые он давал операционной сестре, звучали несколько странно. В его английском чувствовался акцент, да и сам язык походил на школьный.

Операция проходила под местным наркозом.

— Ну вот, один уже есть, — сказал врач по-немецки и протянул пациенту крошечный металлический осколок. — Сейчас достанем следующий…

Разговор во время операции продолжался: откуда родом и где воевал, школьные годы и образование — все это интересовало врача. Гербер был удивлен, что английский хирург с такой душевностью относится к немецким военнопленным.

После того, как был извлечен третий осколок, он наконец решился задать вопрос, который все время вертелся у него на языке:

— Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык, господин доктор?

— Я родом из Германии, — ответил врач. — В Бонне учился, затем работал в больнице. В 1934 году пришлось эмигрировать. Я еврей… Не крутите ногой, молодой человек!

Гербер непроизвольно вздрогнул. Ему вспомнились занятия по национальной политике, которые проводил доктор Галль: у всех евреев — кривые носы, плоские лбы, темная кожа. Евреи трусливы, жадны, кого хочешь обманут и продадут. Всем ученикам пришлось заучивать целый набор ругательств, чтобы дать всестороннюю характеристику евреев.

И этот симпатичный господин, который ловко орудует скальпелем, оказался одним из тех евреев, кого национал-социалисты глубоко презирали.