Скитания Анны Одинцовой

С этого дня они не расставались. Он показал ей самые красивые места в Уэлене. Проделали долгий путь по берегу моря до Пильгына, пролива, соединяющего лагуну с открытым морем. Посетили старое кладбище, где в оградках камней белели кости схороненных. Рядом лежали копья с наконечниками, гарпуны, каменные плошки, осколки фарфоровой посуды, костяные пуговицы и пряжки, ржавые ружья и даже полуистлевшая, с распавшимися мехами гармошка. Чуть в сторонке высились два холмика из каменных глыб, под которыми лежали два тангитана, похороненные по русскому обряду в деревянных ящиках. Из-под камней торчали разбитые, серые доски, рядом валялись столбики с пятиконечными звездочками, вырезанными из жестяных консервных банок. Пока Анна делала торопливые зарисовки, Танат отошел в сторонку. Жадные расспросы об обряде захоронения, непонятное ему любопытство, странное возбуждение девушки покоробили Таната, и он впал в мрачное настроение.

Уже вечером, у дверей своей комнаты, Анна ласково спросила:

— Ты что поскучнел?

— На кладбище не бывает весело.

— Но мне это очень интересно, и для науки важно, — сказала Анна и втянула в комнату слегка упиравшегося Таната.

Зимой здесь жила учительница математики Екатерина Ивановна Покровская. Если в конце недели выпадала хорошая погода, влюбленный в нее директор из соседнего эскимосского селения, Николай Николаевич Максимов, приходил на лыжах, преодолевая опасный Дежневский перевал и пустынную долину, в которой никогда не утихал ледяной ветер. Скрип пружинной кровати, приглушенные стоны и страстные вздохи были слышны даже в коридоре, и интернатские ребята настороженно внимали непривычным звукам тангитанской любви. После окончания учебного года Екатерина Ивановна перебралась в Наукан,[8] и комната оставалась свободной, лишь иногда служа временным пристанищем редкому командированному из районного центра.

Почти все пространство занимала широкая кровать, застеленная обычным серым интернатским одеялом. Не было ни стула, ни табуретки, так что поневоле пришлось сесть на постель.

Они сидели рядом, под их тяжестью пружинный матрас прогнулся, и они поневоле крепко прижались друг к другу. Сердце Таната забилось, он боялся, что Анна может услышать его удары. Казалось, что еще немного, и он потеряет сознание.

Они не разговаривали, лишь безотрывно смотрели друг другу в глаза.

Анна близко придвинула свое лицо и поцеловала Таната. Он даже не успел отпрянуть. Так вот он какой, сладкий тангитанский поцелуй! Будто проваливаешься в огромное, теплое, влажное облако нежности. Танат обмяк, как неосторожно проткнутый наконечником гарпуна пыхпых.[9]

То, что потом случилось, поразило возникновением сладкой и острой тоски. Едва одевшись, Танат выбежал из комнаты и спустился на берег моря, к студеному дыханию остававшегося ледового припая. Лицо его было залито слезами, и порой неожиданный всхлип сотрясал тело.

Он брел вдоль берега, пока не дошел до пролива, соединяющего лагуну с океаном, и только тогда повернул обратно.

Но он пришел на следующий вечер и на этот раз уже остался у Анны до утра. В короткие промежутки между горячими ласками влюбленные беседовали вполголоса, рассказывали друг другу о своей жизни. Анна довольно скупо сообщила о смерти своих родных и близких во время блокады, сама она в ту пору жила в университетском общежитии и одновременно работала в госпитале, на Пятой линии Васильевского острова. Зато она без устали расспрашивала Таната о его детстве, об обычаях, праздниках, ее интересовали даже самые незначительные мелочи быта в кочевой яранге.

Танат пытался отговорить ее от поездки в тундру.

— Я представить себе не могу, как ты сможешь жить в яранге…

— А ты — представь! Хочешь, поедем вместе?

— Но я же собираюсь учиться дальше, — усмехнулся Танат. — В Анадырском педагогическом училище. Нас там уже ждут.

— Далось тебе это педагогическое училище! Ты подумай сам: вольный человек тундры, сильный, свободный мужчина — и будет утирать носы сопливым детишкам!

— Я же буду учителем! — возмущенно заявил Танат. — А может быть, после училища поеду в Ленинград, в университет. Наш директор Беликов говорит, что там открылся Северный факультет.

— А в тундру обратно не хочется? Даже со мной?

— Как это — с тобой?

— А ты женись на мне!

Анна смотрела своими сияющими собственным светом глазами, и от выступившего румянца ее лицо стало еще темнее. Похоже, она сама не ожидала, что эти слова вдруг слетят с ее уст. Первая мысль, пронзившая мозг Таната: а как же Катя Тонто, нареченная невеста? Но эту мысль тотчас затопила огромная волна нежности.

— Это так неожиданно, — растерянно пробормотал пришедший в себя Танат. — Разве такое бывает в жизни?

— Как видишь — бывает.

— Мне кажется, что все это снится и я вот-вот проснусь.

Анна поцеловала его снова. На этот раз поцелуй был долгий, как сладкая боль в нарывающей ране.

— Ну, теперь проснулся? — в ее голосе звучал веселый задор.

— Но все-таки… Надо посоветоваться хотя бы с директором школы Беликовым, — растерянно пробормотал Танат.