Скитания Анны Одинцовой

Нет, конечно, это был не сон. Он не бывает таким красочным, подробным, полным звуков и яркого света. И, главное, сон обычно быстро улетучивается из памяти, и потом можно вспомнить только отдельные какие-то куски. Прежде всего, ощущение полета. Настолько реальное, что края облаков, как куски развешанного мокрого белья, били по лицу, причиняя боль, оставляя на коже мокрый, красный след. Однако довольно быстро облака остались далеко внизу, и сквозь разрывы в них можно было увидеть зеленую поверхность земли. Отец и мать возникли неожиданно, совсем рядом. Они смотрели на дочь без всякого удивления, будто так и должно быть. Да и у самой Анны ни разу не возникло сомнения в реальности происходящего. Родители парили в каком-то пространстве, и ясно было, что эта встреча происходит не на земле, а в том мире, куда они ушли, унесенные голодной смертью в студеном Ленинграде, зимой сорок второго года. Мама смотрела на дочь полными слез глазами. И вдруг она сказала: «Ты стала настоящей чаучуванау». А отец согласно кивнул и заметил: «А тебе идет меховой кэркэр. Тебе хорошо там?» — «Хорошо, — ответила Анна. — Я собираюсь стать энэнылын». — «Не знаю, — с сомнением покачал головой отец. — Ты ведь у нас крещеная. Бабушка тебя тайком от нас окрестила во Владимирском соборе». Потом родители исчезли, и Анна увидела себя бредущей по Обводному каналу по направлению к Московскому вокзалу. Там, в железнодорожном буфете, работала тетя Оля, и случалось, что она давала голодной племяннице крошки и хлебные обрезки. И на этот раз тетя Оля протянула в ладони несколько крошек и сказала: «Вот, Анечка, больше нет хлеба». — «А я хлеба теперь не ем, — весело сказала Анна, — в тундре мы обходимся без него: ведь я стала настоящей чаучуванау и, может, буду энэнылын…» И вдруг Анну обступили какие-то диковинные растения с огромными листьями и кронами. Толстые корни выступали из земли и хватали за ноги. Приглядевшись, Анна увидела, что это не растения, а огромные мужские достоинства с блестящими, как металлические шлемы, головками. Она с трудом продиралась сквозь них, спотыкалась, падала, стараясь вырваться на простор. Потом эти странные видения исчезли, и она увидела свою дочь Тутынэ. Она шла, наступая босыми ногами на облака, и белые клочья их оставались мягким пушком между крохотными пальчиками ее розовых ног. Она ведь умерла, не успев даже встать на ноги, подумала Анна, и тут же светлой радостью пришла мысль: ведь с того момента, как она ушла из жизни, прошло достаточно времени, чтобы Тутынэ пошла и даже научилась говорить. Девочка протянула ручки и вправду проговорила тоненьким голоском: «Мама, мне здесь так хорошо…» Анна хотела взять ее на руки, но руки прошли через нее, как сквозь облако. Тутынэ взлетела чуть выше и прозвенела своим голосочком: «Мама, возвращайся обратно! Тебе нельзя находиться здесь долго!» Она растворилась в облаках и улетела, и только в ушах по-прежнему тонким, комариным звоном отдавался ее голосочек, а материнская мысль вместе с радостью за дочку почему-то была занята странным вопросом, на каком языке она говорила — на русском или на чукотском? Одна картина сменялась другой. Опять исчезли облака, снова появились гигантские фаллосы, истекающие с вершин белой густой жидкостью, неприятно капающей на лицо…

Анна медленно просыпалась. Ринто опасался, что она впала в слишком глубокий сон. Действие вапака — священного гриба, настоянного на выдержанной мужской моче, могло быть и пагубным. Случалось, что путешествующие с его помощью в Мир теней не возвращались, навсегда оставались там. Он лил на ее побледневшее лицо холодную воду и отирал стекающие за уши капли. Но Анна дышала, хотя грудь ее поднималась неравномерно, иногда надолго замирая. И тогда дыхание у самого Ринто тоже замирало в тревожном ожидании.

Наконец, Анна открыла глаза и спросила:

— Где я?

— Ты здесь, в этом мире, — облегченно произнес Ринто. — Ты вернулась к нам.

— А где я была?

— Ты путешествовала в Мире теней, там, где пребывают умершие… Ты видела их?

— Да… И родителей своих, и Тутынэ… Но так странно… Разве такое возможно? Разве это не просто сон?

— Да, люди видят умерших близких и во сне… Но то, что было с тобой, — это не сон. С помощью священного гриба вапак ты временно ушла туда. Если Высшие силы вернули тебя в эту жизнь, значит, Они согласны сделать тебя человеком Избранным…

— Так хочется пить, — слабо произнесла Анна.

— Я приготовил для тебя и воду, и олений бульон.

Она сначала жадно припала к простой воде, натаянной из речного льда, потом к жирному оленьему бульону.

— Там, где ты побывала, нет воды, — со знанием дела произнес Ринто. — Все, кто оттуда возвращается, страдают от жажды.

Ринто был доволен: пока все происходило так, как должно — Анна Одинцова вернулась именно оттуда, где должна была побывать. И об этом свидетельствовало такое веское доказательство, как неуемная жажда.