Скитания души неприкаянной(СИ)

   Мать моя женщина, только вот недавно я молилась, чтобы не попасть в руки инквизиторов, а вот нате, получите и распишитесь. Едрена кочерыга, меня же предупреждали еще в прошлой книге - не стоит интересоваться тем, что не хочешь увидеть, что я, дура, добрых советов, не слушаю? Так, что я помню? Что брали всех - ведьм и не-ведьм. Что часто брали по огульным обвинениям. Что часто пытали, пытаясь добиться признания и частенько их добивались, или допрашиваемый умирал во время пыток - ну это я и так вижу, что пытают. Что признавшихся где сжигали на костре для очищения, где топили - но это опять ради проверки - утонет - нормальная, всплывет - ведьма... Что обвинением часто служили наветы ради того, чтобы отнять честно нажитое или от какой обиды... Эй-эй, это зацепка:

   "А по чьему обвинению и как я обвиняюсь? - слова едва проталкивались сквозь стиснутое спазмом от сильных и частых криков горло, голос был хриплый и едва слышный, но меня услышали. И удивились. Мужчина удивленно вскинул брови и а его взгляде промелькнул разум, вместо стоявшей там до этого будничной пустоты. Он отошел к столу и поднял бумагу, вчитался:

   "По заявлению госпожи Ханны, которая утверждает, что видела, как ты в обличье демоницы соблазняла господина Эмила"

   Соблазняла, значит. Черт, думается с трудом, похоже, теперь на меня навалилась усталость этого тела, надо спешить, еще чуть и появятся остальные чувства, да еще и понимать их перестану, да и они, блин, меня.

   "А сам господин Эмил знает, что я его соблазняла?" - старательно прохрипела я

   Мужчина еще больше задумался, потом подошел к другому, вызывавшему у меня смутные опасения, до этого стоящего в углу и что-то спросил. Тот подумал и ушел. Мужчина последовал за тем, оставив меня висеть. Плечи начинали гореть. Я подняла голову - с трудом, правда, и неслышно матюгнулась - руки были вывернуты совсем не в природном положении - интересно, я смогу ими когда-нибудь после этого воспользоваться? Руки были в классическом положении подвешенного на пытках -- связаны за спиной и вздернуты. Ой, мама. Зачем я посмотрела? Стало печь еще сильнее - теперь прибавилось еще и самовнушение - я-то знаю, как должны болеть руки от такого вздергивания. Разок соскочила неудачно с качелей в детстве. Я поспешно отвернулась и огляделась. Надо заканчивать себя ругать, потому что события все равно разворачиваются просто ужасным образом, вне зависимости от того, какие действия я совершаю. Комната была большая и освещалась чадящими факелами. Всякие внушающие страх орудия стояли на довольно большом отдалении друг от друга, чтобы не мешать допрашивающим. Куда там гравюры с одиночной комнатой, степенным допрашивающим и невозмутимым палачом. Здесь дело было поставлено на поток - невдалеке от меня был растянут на странной доске с гвоздями один человек, который едва дышал, чуть дальше в сизой дымке от чада скрючился в клетке еще один человек, дальше от дыма ничего не было видно, но слышался гул, перекрываемый периодически страшными криками, звук шаркающих ног, снова - крики, и снова, и снова. Здесь крики звучали привычно, идеально вписываясь в атмосферу. Мое внимание постепенно расфокусировалось, смещаемое нарастающей болью. Сначала напомнили о себе руки, потом ноги, потом живот, спина... Болело все и сразу, из общей какофонии ощущений невозможно было вычленить какой-то отдельный звук. Я не могла двигаться и беспомощно висела, недоумевая какой-то, очень маленькой оставшейся частью меня, почему меня не выкидывает из этого агонизирующего тела? Почему я не могу потерять сознание, почему чувствую это все в полном рассудке? Вся окружающая действительность плавилась в кровавом мареве, я медленно сходила с ума - понимаю, почему предыдущая хозяйка так легко впустила меня, чуть ли не засосав с силой пылесоса -- я даже дергаться от боли не могла, это причиняло еще бОльшую боль.