Один из самых ярких современных исследователей античной философии Марсель Конш так начинает свою культовую книгу «Философская ориентация»: «"Хотел бы я, чтобы коровы научили меня своей мудрости", – говорит „добровольный нищий“ в „Заратустре“. Животное мудро и разумно в том смысле, что не ищет иной жизни нежели своей собственной […]. Человек философствует, потому что ему чего-то не хватает. Чего же? Ответ прост: ему не хватает смысла»[64]
. Далее Конш предлагает нам задуматься о двух временах – времени «коровы» (в котором все предначертано, предопределено) и времени человека (у которого есть нехватка чего-то большего, а потому он стоит перед лицом пугающей и одновременно завораживающей его неизвестности – действительного будущего). Странно ли, что «время коровы» – это и «время Дельфийского Оракула», и «время Гомера», «время досократиков», и время так называемого «вечного возращения» (само это понятие «вечное возращение» возникло именно у досократиков)[65]?И странно ли, что современным творцом теории «вечного возвращения», воскресившим ее из небытия, вернувшим ее, является именно Фридрих Ницше, завидующий «мудрости коровы»? Не потому ли в связи со всем этим отношения Ницше с теорией «вечного возвращения» один в один соответствуют отношениям Павлова с его незадачливым «рефлексом цели»? А это именно так: как Иван Павлов объявляет «рефлекс цели» ключевым для своей науки о человеке, а потом ни разу не вспоминает о нем, так и Фридрих Ницше объявляет идею «вечного возвращения» ключевой для всей своей философии, а потом словно бы забывает о ней (немногие дошедшие до нас записи по этой теме содержатся в дневниках и письмах философа, и только).
Как и Павлов, но как бы с другого ракурса, Ницше оказывается перед лицом неразрешимого противоречия: главная его книга – «Так говорил Заратустра» – посвящена «Сверхчеловеку» (созиданию того, чего еще не было), то есть, по сути, выходу из круга «вечного возвращения», но она же – эта книга – по заверениям самого автора должна была стать фундаментом его «новой» теории «вечного возвращения»: «Теперь я расскажу историю Заратустры. Основная концепция этого произведения, мысль о вечном возвращении, эта высшая форма утверждения, которая вообще может быть достигнута…»[66]
Фундамента не получилось, потому что сама идея «вечного возвращения» ставила под сомнение то «грандиозное здание» новых смыслов («Сверхчеловека»), которые Фридрих Ницше с такой «гениальной смелостью и настойчивостью строил всю свою жизнь», и в особенности – в «Заратустре». Само собой возникло непреодолимое противоречие: или по кругу («вечное возвращение»), или из круга («Сверхчеловек») – aut-aut.Однако же сам факт наличия этого противоречия, как и в случае с Иваном Петровичем, говорит, кажется, даже больше, чем любая другая «стройная теория»: перед нами подлинная загадка времени – и Ницше, и Павлов говорят о какой-то идущей из нас силе (том «самом акте стремления», помимо его «смысла и ценности цели»), которая раздвигает (создает) или, что, наверное, более правильно, пытается раздвинуть (создать) время. В противном случае вне этой силы мы словно бы под действием какой-то другой, противоположной силы, подобной силе всемирного тяготения, втягиваемся, проваливаемся в небытие недвижимой вечности – где «у нас все время так», в складку. В складку, где все циклически повторяется, ходит по кругу – от циркадных ритмов и последовательности смены времен года, от состояния физического порядка к полному господству энтропии и обратно – по кругу.