Складка времени

Но возможно, главное заключается в том, что привлечение большого объема данных в физиологический центр нашей ориентировочной озадаченности (что естественным образом замедляет принятие нами решения, тормозит ответную реакцию и т. д. – в общем, «затормаживает» нас) неизбежно приводит и к росту перспективного зрения: чем больше фактов охватывает наше сознание, чем больше становится его «пространство» в этот момент, тем более широкие возможности нам открываются, тем более отдаленными и масштабными становятся наблюдаемые нами перспективы. В конце концов, всякое наше будущее родится не только из наших желаний (намерений, целей), но и прежде всего из нашего прошлого опыта (в самом широком смысле этого слова), таким образом, чем большее количество знаний и понимания оказывается в этом «уравнении», тем дальше возможно отнесение перспективы: чем выше мы поднимаемся, тем меньше препятствий, скрывающих от нас линию горизонта, и тем, по существу, дальше от нас эта линия, и тем больше разбег для наших желаний, намерений и целей.

Фальсификаты «семантических систем»

Альфреду Расселу Уоллесу (другу Чарльза Дарвина, который одновременно с ним высказал идею естественного отбора) принадлежат замечательные слова: «Основной закон эволюции гласит: каждый вид достигает того уровня организации и интеллекта, который прямо пропорционален его потребностям и никогда их не превышает. В результате естественного отбора дикарь был бы наделен мозгом, лишь слегка превосходящим мозг обезьяны, тогда как на деле его мозг лишь ненамного меньше мозга философа»[94]. Мы редко задумываемся над этим очевидным фактом, но возможности нашего мозга действительно жестко ограничены, а решение задач, с которыми мы теперь сталкиваемся ежесекундно, не является для него таким уж естественным делом. «На интеллект каменного века, – пишет Клингберг Торкель в книге „Перегруженный мозг“, – обрушивается информационный поток» века XXI.

«Мозг, с которым мы рождаемся сегодня на свет, – поясняет К. Торкель, – практически идентичен тому, с которым рождались кроманьонцы 40 тысяч лет назад. И если генетически сама природа ограничила наши познавательные возможности, то произошло это уже тогда, когда самым технологически совершенным орудием был острый гарпун из кости. Иными словами, обладая тем же мозгом и интеллектом, что и десятки тысяч лет назад, сегодня мы пытаемся справиться с бесконечным потоком разнообразной цифровой информации. Можно предположить, что за год кроманьонец встречал столько же людей, сколько мы встречаем сегодня задень. При этом объем и сложность информации, с которой мы сталкиваемся сегодня, продолжает только нарастать»[95].

Предисловие к этой книге я начал со «следственного эксперимента», демонстрирующего агрессивность той информационной среды, которая фактически является средой нашего обитания. В 1962 году президент Американской исторической ассоциации Карл Бриденбаух заявил о происходящей на наших глазах «великой мутации» – люди стали меньше читать книг, живут информацией из СМИ, утрачивают единство культуры, а в конечном итоге – входят в состояние «исторической амнезии»[96]. Но проблема глубже, о чем в том же 1962 году заявил Маршалл Маклюэн в своей знаменитой «Галактике Гуттенберга». Уже в XVII веке великий Готфрид Вильгельм Лейбниц видел «в страшной массе книг, продолжающей увеличиваться» угрозу возврата к варварству, «потому что в конце беспорядок уже будет не преодолеть». Интересно, что бы сказал автор дифференциальных и интегральных исчислений, без которых теперь не обходится ни один компьютер, относительно интернета?.. Вопрос риторический. Американский историк культуры Элизабет Эйзенстайн, последовательница Маклюэна, так ответила на опасения Бриденбауха: проблема не в «исторической амнезии», наоборот, из-за того что информация, включая и историческую, становится в нашем мире все более доступной, возникает «перегрузка каналов». И термин оказался весьма удачным…