Появившиеся с наступлением темноты звезды весьма порадовали меня. Все было так, как и накануне, то есть «все звезды по своим местам». «М»-образное созвездие Кассиопеи — мой первый ориентир. От него 90° вправо две низко висящие звезды. Одна — очень яркая, другая под ней — слабая. Вот на эти две звезды я должен плыть. Под ними остров. Заметив все это, я ушел к себе в каюту. Бабкин уже был там и переодевался. Мой сосед по каюте был ярким представителем так называемой «советской» интеллигенции, которая отличается от обычной интеллигенции тем, что в ущерб своей основной специальности, очень хорошо знает марксистско-ленинскую теорию.
Кандидат наук, каких в СССР много, Бабкин работал в одном из совхозов в пригороде Ленинграда. С самого начала он произвел на меня впечатление недалекого, малообразованного, не умеющего самостоятельно мыслить человека. Да и внешность его была несимпатична: огромное брюхо выдавало пьяницу и чревоугодника. Сразу после первого знакомства, когда я отказался пить с ним спирт, что в СССР само по себе уже подозрительно, так как встречается исключительно редко, он заговорил о политике. Сначала я отмалчивался, отделывался односложными «да» и «нет», но наконец его пьяные пропагандистские дифирамбы надоели мне.
— Вы все говорите цитатами из передовиц газеты «Правда», — заметил я ему. — На это способен даже компьютер. А есть ли у вас что-нибудь свое, что вы придумали сами?
Бабкин обиделся и заявил:
— Я вижу, что вам не нравится газета «Правда». В другой раз сосед заговорил об убежавших недавно из СССР фигуристах Протопопове и Белоусовой и стал ругать их.
— Как это глупо! — опять не выдержал я. — Вы не знаете людей, не знаете причин их эмиграции и слепо поносите их. Между прочим, все люди — разные. Причины эмиграции — тоже разные, а советская пропаганда обвиняет всех эмигрантов в одних и тех же грехах. Этого даже теоретически быть не может. Следовательно, все обвинения — наверняка клевета.
Вот тогда он и заподозрил меня. Я сразу это понял, когда он спросил:
— Вы так здорово плаваете в бассейне, не обращая ни на кого внимания! А где вы учились плавать?
А потом еще:
— Вы и с аквалангом могли бы плыть?
Это уже был явный намек. Все советские дилетанты почему-то считают, что акваланг — нечто вроде подводной лодки. Это якобы какой-то двигательный аппарат, который может помочь бежать с корабля даже не умеющему плавать. Помню в связи с этим разговор двух девиц из ленинградского бюро путешествий. Одна девица говорила с апломбом другой:
— Таможенный досмотр во Владивостоке делается для того, чтобы выявить, не собрался ли кто из туристов бежать с корабля. Не будь досмотра — возьмет такой беглец с собой акваланг — и уплывет в Японию или на Филиппины. Кстати, даже смешно сказать: свободная продажа аквалангов в СССР запрещена. Для покупки акваланга надо иметь специальное разрешение КГБ. После разговора с Бабкиным я понял, что с ним надо быть осторожнее и в ответ на его дальнейшие попытки завязать беседу со мной на подобные темы, я просто отмалчивался. В этот вечер Бабкину было некогда и сказав только, что он — в ресторане, толстопузик захлопнул за собой дверь. Я достал плавки, вложил в карманчик военный билет, фотокарточку родителей, маленький перочинный нож, деньги и носовой платок, который должен был служить для защиты головы от солнца на тропическом острове. Едва только я надел чулки и плавки и лег на койку, закрывшись простыней, как в дверь заглянула любовница Бабкина, та самая бойкая женщина в дорогом манто, которая командовала нами по дороге:
— А вы все спите? Виталий Максимович где?
— Вас ищет. В ресторан пошел.
— Ну, спасибо. Счастливо вам! Приятных сновидений!
Сновидений не было. Но все же я немного подремал. Подойдя через некоторое время к иллюминатору, я увидел, что матросы поднимали шлюпки на борт судна. Слова команды и шум лебедок доносились ко мне в каюту, и я, лежа в койке, долгое время слышал их, пока снова не задремал. Когда я снова проснулся, то по-прежнему увидел над своим иллюминатором яркий свет фонаря, который зажигали на стоянке. Однако судно уже шло. Фонарь еще не успели погасить. Соседа дома не было.
Мой час настал.
Я взял со стола ключ, запер дверь каюты и оставил его в замочной скважине. После этого надел две пары носков поверх чулок (вместо обуви на острове), красную клетчатую рубашку и подвязался в поясе шнурком. Резиновую шапочку я тоже привязал под подбородком шнурком.