Склонен к побегу

Насмотревшись вдоволь на «большое стадо акул и касаток» с левого борта, как было объявлено по трансляции «всем пассажирам и команде», я стал слоняться в раздумье по палубам теплохода. Мысленно я еще раз проверял все пункты моего плана, как говорится, «пробовал их на зуб». Окончательная подготовка и само осуществление побега рисовались в моем мозгу довольно отчетливо. Я почти физически представлял себя то в море, то на незнакомом тропическом острове. Однако что-то еще тревожило меня, что-то шептало мне, что в последний момент я еще могу отставить исполнение задуманного плана, могу струсить… На первый взгляд все исполнимо: после ужина, когда мой сосед по каюте толстобрюхий Бабкин как всегда уйдет в ресторан с такой же толстопузой любовницей, я останусь в каюте один и на всякий случай притворюсь спящим. Предварительно я надену плавки, вложу в карман плавок военный билет, платок и нож, а также натяну и привяжу к плавкам длинные женские чулки. Случайно я услышал от помощника капитана, что теплоход уходит в обратный рейс поздно вечером. Я буду ждать, когда матросы поднимут три спущенных для прогулок шлюпки и закрепят их по-походному. Тогда опасность со стороны шлюпок будет ликвидирована, ибо для спуска шлюпок на воду требуется так много времени, что я успею уплыть из их поля зрения. Когда судно даст ход, я окончательно оденусь, вылезу через иллюминатор и прыгну в море. Запасной вариант состоял в том, что в случае раннего возвращения Бабкина в каюту, я выйду на палубу и прыгну за борт, на глазах у всех. Но этот вариант мне не нравился тем, что меня могли схватить раньше, чем я прыгну за борт, и мне пришлось бы прыгать без спасательного жилета. Дальше все зависело от направления ветра, от течения и от облачности на небе. Кроме того, исполнить мой план мне могли помешать акулы, медузы-физалии и мало ли еще кто, не считая капитана, который сделает все возможное, чтобы поймать меня.

Таким образом получалось, что только при условии, что все объективные обстоятельства окажутся благоприятными, мой план мог быть осуществлен. Если хотя бы одно обстоятельство будет неблагоприятным, меня ожидала неудача. Вывод нельзя было назвать утешительным.

Вспоминая теперь тот период, я могу четко сформулировать то, что я мысленно искал, хотя и не умея еще выразить в словах. Я искал какое-то утешение, какую-то альтернативу бескомпромиссному слову «неудача» в случае неблагоприятных обстоятельств.

Если кому-либо на теплоходе был интересен этот седой и немолодой человек, то он наверняка обратил внимание на то, как я ходил по палубам, погруженный в размышления, ничего и никого не замечая вокруг себя.

Но вдруг нечто извне вывело меня из этого состояния. Это нечто была музыка, точнее песня Высоцкого. На носу теплохода, куда я случайно забрел, на шезлонгах удобно устроились два туриста. Перед ними стояла бутылка вина и магнитофон. Вот из него-то и раздавался хриплый голос уголовного барда. Я никогда не любил Высоцкого. Его полублатные песенки, приспособленные ко вкусу уголовников, вызывали у меня отвращение. Но сейчас слова незнакомой песенки явились для меня каким-то откровением:

Я иду без страховки
Вправо шагнешь — упадешь!
Влево шагнешь — пропадешь!
А я все иду без страховки…

пел Высоцкий о каком-то циркаче-канатоходце.

«Но ведь песня-то про меня! — сразу подумал я. — Это я сегодня пойду без страховки. Это я пропаду, если оступлюсь!» Эта песня была ответом на все мои сегодняшние размышления. Нелепо искать альтернативу бескомпромиссному слову «неудача» — ее нет. «Влево шагнешь — пропадешь!»— все тут! Люди ходят без страховки и я тоже сегодня пойду без страховки! Эта песня вдруг оказалось той точкой над «i», тем последним штрихом, который завершил разработку плана побега.

Теперь я был готов к побегу не только технически, но и психологически. Теперь я знал необходимость риска и я знал степень риска. Если до этого момента я еще колебался, взвешивая все «за» и «против», то теперь я знал точно: «сегодня ночью я совершу побег и страха не будет».

Мне стало совсем легко. Я отошел от туристов с их магнитофоном и пошел в библиотеку, где сыграл две турнирных партии в шахматы. То обстоятельство, что обе партии я выиграл, показало мне, что мой дух окреп, я спокоен и мобилизован. Остаток дня я провел в праздной лени: читал роман Писемского, наблюдал издали Праздник Нептуна. Хотя я был далеко от самой «сцены», но случайно забредший «черт» из свиты Нептуна вымазал меня красной и зеленой краской. Не сердясь и не обижаясь я пошел в бассейн и старательно смыл с себя краску. Потом был «банный день». На всем судне дали без ограничений холодную и горячую воду. Я не пошел в душ, а вымылся с ног до головы прямо в каюте («Как перед боем», — подумалось мне).

После ужина, где я умышленно отказался от десерта, я вышел снова на палубу. Смеркалось. За день северо-западный ветер снова подогнал судно ближе к острову и теперь остров находился километрах в 25 от нас.