Скобелев

Высокопоставленные начальники не жаловали своими визитами войска, расположенные на передовой. А если все же они и покидали насиженные места, то эти скоропалительные наезды были окружены такими предосторожностями, что выкроить время на беседу с солдатами попросту не удавалось. Складывалось впечатление, что генералы словно спотыкались о невидимый барьер, который отделял их от нижних чинов. Душа солдата для большинства русских генералов оказалась сокрыта за семью печатями. Но и солдаты отвечали тем же – оставались глухими и равнодушными к слезливым просьбам: потерпеть, выдюжить и т.п. Терпели и стойко переносили они трудности в надежде на помощь Бога, да и об Отечестве желанном памятовали.

В пореформенный период в армии происходил важный процесс нравственных перемен: от шпицрутенов и зуботычин – к созданию системы обучения и воспитания солдат, пользовавшихся относительной свободой. Для многих офицеров этот период затянулся только потому, что они не желали замечать в солдате человека, равного себе, и за нежелание понять это расплачивались глубокой неприязнью.

Другое дело – Скобелев. В нем удачно сочетались замечательные качества, воспринятые у выдающихся русских полководцев прошлого – Суворова, Кутузова, Багратиона. В их ратных подвигах находил он ту любовь и уважение, которую известные военачальники питали к «серой массе», к простому русскому солдату, несшему на своих плечах тяжкое бремя войны. Во все времена человек, надевший солдатскую шинель, был особо почитаем у русского народа. Существовал неписаный наказ, который давали соотечественники отправлявшимся на воинскую службу. Нарушить его означало навлечь на себя несмываемый позор. Скобелев, в силу жизненных обстоятельств имевший мизерную возможность общения с простыми людьми, стремился познать этот мир, где слова «честь», «Родина» и «долг» были вовсе не пустыми звуками. Солдаты приняли генерала «за своего». Любовь была взаимной. Скобелев, посылая солдат в самое пекло, откуда выйти живым почиталось за великое счастье, никогда не отсиживался за спинами подчиненных, вровень с солдатами стоял перед смертью. Он всегда ревностно оберегал достоинство русского воина.

Ни для кого не являлось секретом, что господа офицеры грешили рукоприкладством. Узнав однажды, что один из полковых офицеров ударил солдата, Скобелев вызвал провинившегося и сурово отчитал:

– Я попросил бы вас этого в моем отряде не делать. Теперь я ограничиваюсь строгим выговором, в другой раз должен принять иные меры.

Офицер стал оправдываться, сослался на дисциплину, на глупость солдата, на то, что зуботычина – единственный способ внушения...

– Дисциплина должна быть железною, – едва сдерживая гнев, сказал Скобелев, – в этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом начальника, а не бойней. Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться тем, что он защищает свою Родину, а вы этого защитника, как лакея, бьете!.. Гадко!.. Нынче и лакеев не бьют. А что касается глупости солдат, то вы их плохо знаете... Я очень многим обязан здравому смыслу солдат... Нужно только уметь прислушиваться к ним...

На полях сражений русско-турецкой войны кабинетная стратегия терпела крах. Скобелев, пожалуй, одним из первых оценил это. Впрочем, он никогда ей и не следовал, предпочитая видеть картину боя на самом поле сражения. Солдатская тактика и смекалка зачастую подсказывали ему самые неожиданные решения. Так было под Ловчей, когда в ход пошли ходули для преодоления глубоких ручьев. Здесь, под Плевной, солдаты использовали небольшие переносные лестницы, по которым ловко карабкались на крутые скаты редутов. Да, на таких солдат надобно было молиться! Когда Скобелев слышал выражение «Война все спишет», то приходил в неописуемый гнев:

– Солдат на войне должен чувствовать заботу, и если он голоден и оборван, грош цена такому командиру!

Заметим, говорил это генерал, значительно уступавший седовласым командирам в возрасте и жизненном опыте. И вовсе не случайно, что солдаты отвечали ему безграничной преданностью, любовью и с гордостью говорили: «Мы – скобелевцы!»