Скобелев, или Есть только миг…

А ведь никуда не делись и болгарские дела. Наоборот, после Берлинского конгресса[59], поставившего жирную дипломатическую кляксу на все русские победы, жертвы и надежды, Болгария оказалась разделенной на независимое Болгарское княжество на севере и турецкую зону на юге, названную Румелией. Именно там претворялась в жизнь Скобелевская идея военно-спортивных организаций, сведения о которых регулярно шли по Минскому адресу. По тому же адресу приходили и частые письма от Ольги Николаевны, оставшейся продолжать дело сына мирным путем забот о последствиях жестокой войны. Забот о сиротах и беженцах, о больных и раненых.

«Я тоже влюбилась в Болгарию, в ее народ, который чтит моего сына как национального героя. Я сделаю для нее все, чтобы она поскорее залечила свои кровоточащие раны…»

Наконец, существовал еще один, минский, якорек, о котором не знал никто, даже горячо любимая матушка. Им оказалась Екатерина Александровна Головкина.

— Если некоторые женщины грешны по собственной воле, то все мужчины греховны изначально, Михаил Дмитриевич. Этого, надеюсь, вы не отрицаете.

— Отрицаю решительно. Ева соблазнила Адама, протянув ему надкушенное яблочко.

— Легенда — не аргумент. Даже библейская.

— Всякая легенда основана на тысячелетних изучениях человеческой натуры…

Он злил ее, не желая этого, потому что неосознанно преследовал иную цель. Екатерина Головкина виделась ему редутом, который требовалось не просто сокрушить, но подчинить, заставить капитулировать, признать его волю. Сокрушить было можно, но с капитуляцией и признанием его воли пока не удавалось. Игра была азартной, а перед азартом Скобелев был бессилен: азарт затягивал его, увлекал, приятно тревожил, а время шло.

— Женщины спасают человечество от страшного мужского порока. Если бы не мы, Михаил Дмитриевич, сильный пол давно бы захлебнулся в бочке с вином.

— Весьма самодовольное утверждение, Екатерина Александровна, — говорил Скобелев, пряча улыбку в надушенных бакенбардах. — Американский доктор Вильямс убедительно доказывает прямо противоположную точку зрения. Согласно закону, открытому Дарвином, пьянство освобождает общество от никчемных особей, потомство от которых иметь нежелательно и даже опасно. Ранее это делали дуэли и бесконечные поножовщины, в которых погибал слабейший, милые дамы получали здоровых детей, и прогресс шел семимильными шагами.

— Признайтесь, Михаил Дмитриевич, что вы только что придумали этого Вильямса.

— Отнюдь, Екатерина Александровна. Макгахан привез мне журнал, который я готов завтра же представить вам.

— И сами же будете переводить? О, какой хитрец!..

Он тогда вспомнил о Макгахане к слову, в шутливом споре. А вечером того же дня получил сообщение, что один из его вернейших друзей скончался от сыпного тифа.

Скобелев всю ночь пил один. Очень хотел напиться до беспамятства, чтобы унять боль, но не пьянел. И не ведавший страха американец, с которым он прошел Туркестан и Болгарию, с грустным пониманием все время смотрел на него…

Когда корреспондент спал? У Михаила Дмитриевича сложилось впечатление, что никогда. Во всяком случае, он ни разу не видел его спящим. В изматывающей туркестанской жаре, в ранних болгарских снегах и морозах он всегда оказывался рядом и всегда везде успевал. И всегда улыбался, но улыбался только ему, Скобелеву, и никому больше. Остальным вежливо показывал свои американские зубы, а ему — улыбался по-русски, открыто, всей душой.

— Почему вы приехали в нашу глухомань, дружище?

— Мечтал найти хотя бы одного из прославленных Александром Дюма мушкетеров.

— У нас, в России? Мы — из другого теста.

— А я, представьте себе, нашел. Всех четверых — в одном характере. Отчаянного Д’Артаньяна и пьяницу Портоса, страстного Арамиса и мудрого Атоса. Вглядитесь в зеркало, Скобелев, когда будете подстригать свои надушенные бакенбарды. А тот несчастливый поиск в Туркестане? Выехали втроем: он с Макгаханом да казак-коновод. Всего-то и хотел тогда Скобелев — чуть заехать за посты, да заболтались и нарвались на разъезд кочевников. И столь непростительно, что встретили их прицельным залпом. Казака ранили, под корреспондентом убили лошадь.

— Скачите за подмогой, Скобелев! — закричал он тогда. — Я задержу их!..

— Я — воин, черт побери!..

— Скачите, говорю вам! У меня — винчестер и два револьвера!..

И ведь держал хивинцев, пока Скобелев помощь не привел. Не дрогнул, отстрелялся и казака спас.

— Как же это удалось вам, дружище?

— Ваша пустынная глухомань, Михаил Дмитриевич, весьма похожа на наш Дикий Запад. Правда, везде есть свои особенности, ради которых и существует наша профессия.

Макгахан всю жизнь рисковал собою, чтобы поведать всему миру о его особенностях. Он жил ими. Жил…