Скобелев, или Есть только миг…

— Верит, — Скобелев упрямо мотнул головой, — еще как верит!.. Впрочем, вы правы, и я тоже не люблю Петербурга. Нерусский и не искренний город! В нем есть что-то лакейское: Пушкин недаром сравнивал Москву с девичьей, а Петербург — с прихожей. Москва болтлива, шумна, слезлива и отходчива, а град Петров пронырлив, хитер, молчалив и злопамятен. Нет, нет, я москвич душою и телом, напрасно улыбаетесь, князь.

— А ну как Государь не простит?

— Что — не простит?

Скобелев спросил с паузой, и в этой паузе чувствовалось напряжение. Будто он сам подумал о том же, а, подумав, сжался. Не струсил — он уже привык волей подавлять в себе страх, — а именно сжался, съежился внутренне.

— Генерал свиты Его Императорского Величества Скобелев внезапно бросил свои войска, губернатор Скобелев столь же внезапно оставил вверенную его попечению область… Не слишком ли много для одного человека? Было бы что-нибудь одно — ну, Бог с вами, Михаил Дмитриевич, пошалили — прощаем. Но вы же едины в двух лицах, и оба эти лица без монаршего соизволения оказываются сначала в Петербурге, потом в Москве, а затем и в Кишиневе.

— Я требую, чтобы меня предали суду! — громко сказал Скобелев. — Я готов предстать перед любыми судьями, лишь бы положить конец порочащим меня гнусным сплетням. Намекнуть об исчезновении казны кокандского хана в то время, когда я штурмом беру этот самый Коканд — да за это убить вас мало, господа корреспонденты! Ну, убью, допустим, а что толку-то? Слух назад не отзовешь, слух пополз, затрепыхался, взлетел даже! Уж из дома в дом перепархивает, из гостиной в гостиную: «Слыхали, генерал-то Скобелев-второй кокандскую казну… того, знаете, этого…» Ну и что прикажете делать? Что? Как им глотки заткнуть да языки болтливые окоротить? Единственно, что остается, — искать защиты у Государя. Единственно!..

— И что же Государь? — лениво поинтересовался князь. — Пожалел вас, пособолезновал? Или понял вашу оскорбленную душу и тотчас распорядился с судом?

— Как бы не так, — шумно вздохнул Скобелев. — Государь сказал, что генералов своей свиты он под суд не отдает, рекомендовал отдохнуть на водах и… И вот я не у дел. Генерал без войск, правитель без территории. А за спиной шушукаются, на улицах не узнают, а скоро и в гостиных руки подавать не станут.

— И все же вы не ответили, генерал без войск и правитель без территории: боитесь вы гнева монаршего и лишь бравируете или и впрямь не боитесь?

— Не боюсь, — улыбнулся Скобелев. — И вовсе не из безрассудства, а по точному расчету, князь. Удивлены, поди: расчет — и Скобелев. Однако расчетец имеется, поскольку в моем послужном списке значится Гродненский гусарский полк — служил там корнетом в шестьдесят четвертом. Государь же был шефом этого полка с семилетнего возраста, а однополчан, как известно, прощают. — Он шумно завздыхал, потеребил обеими руками любовно расчесанные бакенбарды. — Да, жаль, жаль все же, что в Сербии замирились[33]: ударил бы я османам под дых, куда, как вовремя бы то было!

— По пулям соскучились?

— Напрасно иронизируете, пули имеют и свою благодатную сторону. Когда они свистят, в вас сами собой просыпаются желания: лечь, убежать, пригнуться. А вы их подавляете и в миг тот — живете. Полной жизнью живете, князь!

— Ну, что касается пуль, так они скоро засвистят, Михаил Дмитриевич.

— Где засвистят, здесь? — Михаил Дмитриевич невесело усмехнулся, покрутив головой. — Это всего лишь шумная демонстрация, Серж, уверяю вас. Мы боимся воевать, мы все больше на политику надеемся. Побряцаем оружием, погорланим песни, постреляем на полигонах, а там, глядишь, и выторгуем себе что-нибудь. И — полки назад, по зимним квартирам.

— Не похоже что-то на демонстрацию, — сказал князь. — Россия воевать захотела, генерал, сама Россия, здесь уж никакой политикой не отделаешься. Так что терпите. Враг тут поинтереснее, чем в Туркестане, а время от времени нужно менять не только друзей, но и врагов. Вам — особенно.

— Не врагов я менять стремлюсь, а закоснелые планы наши, — вздохнул Скобелев. — Признаться вам со всей полной откровенностью? Не утерпел, каюсь, опять не удержался, и светлейшему князю главнокомандующему идейку одну все же подкинул. У вас нет карты? Ну, нет, так и черт с ней. В Румынию ведет от нас железная дорога. Возле самого Дуная дорога эта пересекает реку Серет через Барбошский мост, который турки непременно взорвут, как только мы войну им объявим. Значит, абсолютно необходим дерзкий поиск. До объявления войны кавалерийский рейд для захвата Барбошского моста. Просто? Гениально просто: турки и опомниться не успеют, как мы…

Без стука распахнулась дверь, и вошел коренастый мужчина с седоватой бородкой, в странном меховом пиджачке нерусского покроя, с медной бляхой корреспондента на левом рукаве. Снял мягкую шляпу, обнажив изрядную плешь, сказал по-английски: