Сколь это по-немецки

У Хильды есть новехонькая швейная машина, и когда Маркс по делам отсутствует, она садится за свою швейную машинку и шьет новое платье. Всякий раз, когда он уезжает на несколько дней, в шкафу появляется новое платье. Обычно об этом особо не разговаривают. Он воспринимает ее таланты как нечто само собой разумеющееся. Естественно, он восхищается платьем и говорит: потрясающе, ну а теперь, как там с бараньей отбивной из холодильника, или что-нибудь еще в том же роде. Ключ от квартиры можно легко сдублировать в любом магазине металлоизделий, а записки, которые они столь часто набрасывают, можно скопировать на любом ксероксе. Способность продублировать все, чем они обладают, удовлетворяет огромную, насущную потребность. Она также освобождает их от определенных забот. Например: что я буду делать, если потеряю свой ключ или засуну куда-то свои последние записи. Ключи действуют также и как своего рода опознавательная метка. Он носит в кармане несколько ключей. Знает ключ для каждого замка. Он видел цепочку для ключей Хильды… и пересчитывал ее ключи, двадцать три ключа при последнем подсчете. Много ключей, сказал он себе, подняв одну бровь. Много ключей для одной связки…

Он без предупреждения вернулся домой и зашел в квартиру. Она была безукоризненно чиста. Хотя он вернулся на день раньше, чем говорил, все, абсолютно все, было на своем месте. Он принял душ, сделал себе сэндвич с цыпленком и затем лениво обследовал в шкафу двадцать четвертое платье.

Физический барьер

Из Вашингтона прилетели Теренс и Кардинал. Они не знали города, но привычность реалий, составляющих всякий город, перевесили вызванную незнакомой топографией неопределенность. Оба, и Теренс и Кардинал, говорили на мгновенно понятом таксистом языке. Понимание их заметно приободрило. Оно подтверждало мудрость их решения навестить меня. На самом деле им не было никакой нужды видеть меня лично. Они могли бы уладить все дела по телефону. Могли сказать мне, какого рода материалы подразумевались ими для учебника. Могли бы прислать список слов, которые я не должен использовать, по почте. За публикацией английского текста должны последовать немецкое, итальянское, корейское и вьетнамское издания.

Со временем, поделился Теренс, Вашингтон предполагает распространение этой книги по всему миру, на все школьные системы, здесь и за границей. Предметом учебника является то, как мы живем. Это будет жизнерадостная книга, поскольку люди в Вашингтоне настаивали, чтобы это была жизнерадостная книга. Она должна подружить нас с множеством двенадцати-пятнадцатилетних ребят. Я кивал в знак согласия. Я жаждал углубиться в работу. Я уже начал необходимые изыскания, не без лести объяснял я, и к этому времени мог бы безо всяких затруднений выдать на-гора 100 000 слов. Нет нужды говорить, что затруднений просто не счесть. К примеру, из-за лопнувшей в здании водопроводной трубы я восемь дней оставался без воды; усугубила неприятности необъяснимая враждебность водопроводчиков, которые, как мне казалось, умышленно затягивали мои невзгоды. К тому же я, вероятно, не могу пригласить Теренса или Кардинала к себе домой, потому что мое жилье способно произвести на них неправильное впечатление. Оно может показаться слишком унылым, слишком захламленным и неопрятным для того, кто собирается взвалить на себя задачу написания учебника о том, как мы живем. Меня огорчало, что в переданном ими списке слов, которые не следовало употреблять ни при каких обстоятельствах, присутствовало слово барьер… Моя любовь к слову барьер не имела к этому никакого отношения. Просто барьеры являются частью нашей повседневной жизни. Мы радуемся, когда избегаем барьеров, помещенных на нашем пути. Я не знаю, как будет барьер по-японски или по-вьетнамски. Должен признать, что в прошлом моя упрямая привязанность к определенным словам, словам, которые более не считались подобающими, стоила мне многих хорошо оплачиваемых заказов. Да, платишь цену за привязанность к словам, которые утратили свое значение. Цена эта все же невелика. Из-за слов мне пришлось урезать расходы на питание. Франкфуртер на булочке в ресторане сети «Цум-Цум», где стены из белого кафеля и немецкие официантки, поддержит меня до ужина.