Сколько длятся полвека?

— Так то ж война, товарищ «инструктор для поруче* пий».

Ои развернул карту — единственную на полк. До Больших Калмычек получалось верст семь по открытому нолю.

— Перестреляют, как воробьев.

— Ночью надо, на Новый год.

— Ночью? — усомнился командир. — Не заплутаешься?

Карл подобрал пятнадцать человек, предупредил: затея рискованная.

Засветло добрался он почти до самой деревни, отмечая вешками дорогу по снежной целине. Но вечером, когда Сверчевский пошел с бойцами, поднялся буран — ни дороги, ни вешек. Куда двигаться? Все закоченели, ждут его слова.

Признаться: братцы, сам не пойму, где наши, где беляки, куда идти? Ставь крест на своем командирском авторитете. А людей погубить ни за полушку — лучше?

Кто–то пробормотал:

— Вернуться бы…

Знай он наверняка, как вернуться, может, и согласился бы. Но не знал и пуще смерти опасался обнаружить незнание. Приказал коротко:

— За мной!

Снова сквозь белесую мглу, нескончаемую стену снега. Нательные рубахи мокры от пота. Остановишься — мороз до костей.

Не опыт выручил — нюх. Робкими светлячками мигнула впереди деревня. Подползли к околице: Большие Калмычки.

Офицеры встречают Новый год в другом конце, в каменном доме.

Дальше все, как в тумане. Прикладами — по стеклам, «лимонки» — в окна. Двоих офицеров прихватили с собой.

Карл, хмельной от удачи, забыл ночную растерянность. Боевой успех, казалось, все перекрывает. Вскоре, однако, убедился: не все.

На ночь глядя захватили у белых пулеметное гнездо — неглубокий блиндаж, площадка для «максима». Расположено гнездо на высотке. Кто ее держит, хозяин.

В атаке пятеро легли замертво, троих раненых вместе с двумя здоровыми Карл отправил в тыл и остался в блиндаже.

Если б один! Рядом убитые — пулеметная команда белых. Куда ни сунешься, мертвые тела. А ты сиди в холоде и мраке до утра, сторожи пулемет.

Выглянул наружу. Что–то темнеет неподалеку. Приблизился — подвода. Сунул руку. И отдернул. Под рогожей — окостеневшие на морозе голые тела.

До рассвета бродил вокруг блиндажа, объятый ужасом, ничего не видя. Впервые почувствовал с отвращением: вот она — война.

После захвата пулеметного гнезда Карла признали в полку за командира удачливого и отчаянного, такого, какой нужен для рискованных заданий.

В сделанном комполка «описании подвига» Карла Карловича Сверчевского говорилось:

«Во время стоянки 3 бат. в х. х. и. Калиновский, Копылов, Потапов 10 апреля 1919 года по правому берегу р. Донца имелись пул. заставы противника… (неразборчиво) подход к реке. Под руководством т. Сверчевского был сформирован отряд в 15 человек, которому было поручено обойти заставу и захватить всех находящихся в ней. В результате посланпым отрядом был захвачен пулемет «лыоис» с лентами и убито 3 казака и благополучно переправились под огнем противника обратно».

Летом 1919 года Сверчевского после недолгого командования ротой назначили командиром 3‑го батальона — самого крепкого в полку.

Не затихали изнурительные сражения на Дону. Казачество подняло мятеж в тылу Красной Армии. Из станиц Вешенской, Мигулинской, Шумиловской атаковали казачьи сотни на гладких конях. С фронта давили деникинские полки.

Единственную переправу через Дон — у станицы Усть-Медвединская — прикрывали 3‑й батальон, рота чехов и рота китайцев. В разноплеменном воинстве, где смешивалась русская речь с венгерской, чешская с китайской, где говорили по–украински и белорусски, бойцы понимали друг друга и приказы комбата.

Возглавляя батальон, защищавший переправу, Сверчевский видел: не всем суждено вернуться домой, к семьям. Что там — домой! Еще до вечера писарь вычеркнет из своей толстой тетради десятки фамилий, возможно, и фамилию комбата.

Этими мыслями Сверчевский ни с кем не делился. Бойцы видели перед собой молодого, стройного командира в туго затянутой ремнем вылинявшей гимнастерке, с холщовым патронташем через плечо; неизменной палочкой он постукивает по пыльным обмоткам. Командир уверен в себе и не терпит возражений. Поднимая красноармейцев в атаку, посылая врукопашную, сам, вскинув винтовку, шагает в общей цепи.

Двое суток, редея час от часу, батальон удерживал переправу. Люди пили из Дона, окуная в воду разгоряченные, почерневшие лица. Иногда это был последний глоток. Река уносила бездыханное тело.

Раненный в руку под станицей Акишевской, Сверчевский поблагодарил бородатого фельдшера и наотрез отказался от лазарета.

Многие завидовали его самообладанию, умению навести порядок. Последнее обстоятельство, впрочем, привело к курьезу.

123‑й стрелковый (так именовался теперь 21‑й сводный московский полк) за отличие в боях удостоился Красного Знамени ВЦИК. Для вручения прибыл М. И. Калинин.

Полк выстроили за селом. Вокруг сгрудились крестьяне.

Сверчевский, которому поручили блюсти порядок, прохаживался перед строем, поглядывая по сторонам.

Он заметил, как из толпы вышел крестьянин в брезентовом плаще и серой фуражке, борода клинышком.

— Давай, давай, отец, не мешай.

Палочкой показал: скатертью дорога.

Командир полка открыл митинг и предоставил слово Калинину Михаилу Ивановичу.