Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах

Но тут колхозы, советская власть. В чем это проявляется? В наличии тяжелого, громоздкого управленческого аппарата, пришибленности и полной инертности крестьянства, организованного голода.

Но об этом после. А пока что нас поместили в пионерском лагере. Крохотные деревянные домики, в которые надо входить, согнувшись в три погибели. Вековые сосны. Дальше ели вдоль Кондомы.

Смородина, малина, — правда, лишь голые кусты. Но как все приятно пахнет! Какая красота! Какой простор! Это было последнее радостное человеческое ощущение, после которого потянулись долгие годы страдания, унижения и множества открытий.

Бенжареп-второй

Всего несколько часов наслаждались мы жизнью на пионерской даче. Нас разделили на группы и развезли по соседним колхозам.

Я попала в Бенжареп-второй.

Болотистая местность. Сопки — амфитеатром. Внезапно несколько домиков, крытых тесом, на очень высоком бревенчатом фундаменте. Кругом вода. Лужи, покрытые красноватым налетом. Плесень? Нет. Клопы! Первое, что бросается в глаза, это отсутствие людей рабочего возраста. Видны только древние деды в лаптях, гречушниках и посконных рубахах. Есть и детишки, какие-то неухоженные, все в болячках. Ни скотины, ни птицы, ни даже собак! Зато клопы, клопы, клопы! Все кишит ими. Стены просто шевелятся!

Надо приступать к работе — косить сено. Трава высокая, сочная. Всюду мочажины: под ногами хлюпает. Есть и хлеб — пшеница. Но на нее плохая надежда. Из центра прислали семена пшеницы, но они оказались для местного, очень влажного климата неподходящими: вымахала она метра на полтора-два ввысь, но колоса не дала и полегла. Кого-то за это расстреляли, но на урожай пшеницы это не повлияло. Следовало бы ее, не теряя времени, убрать на сено или на силос! Но без директивы сверху никто не решается проявить инициативу. Поэтому и косим на полянах траву и бурьян, который тут же и гниет. Косы для нас непривычные — короткие литовки. Нечем их направить: нет ни бабок, ни молотков, ни тем более брусков. Не работа, а горе!

Впервые пришлось столкнуться с характерной для колхоза бесхозяйственностью. С организованным голодом. И также с тупой покорностью.

Хлеба нам не полагалось. Выдали немного заплесневелого пшена. В чем его варить?

Со мной была женщина из деревни Вадяны. У нее трое сыновей и дочь в возрасте от 14 до 19 лет. Когда еще в Бессарабии 13 июня ее и детей, разбудив среди ночи, угнали в ссылку, они так растерялись, что взяли с собой зажженную лампу и вазон герани.

Предполагалось, что в Бенжарепе-втором после сенокоса мы организуем овцеводство на бессарабский лад, чтобы доить овец и изготавливать брынзу. Все это осталось в стадии проекта. Нас в спешном порядке вновь собрали в Кузедеево, посадили в вагоны…

Куда на этот раз нас повезут?

Надежда юношей питает…

На сей раз не надо было подгонять. Можно было и не запирать двери вагонов. Отпала необходимость в проверках. Ведь все были уверены, что мы едем домой. Признаюсь, вопреки всякой логике поверила и я. Ведь так хотелось этому верить!

Разум говорил совсем другое. Там — война… Кто же станет возвращать ссыльных на фронт? Особенно женщин и детей. Даже если перед лицом такой угрозы, как война, мозги наших притеснителей просветлели, то при всем желании они не могли катать наши эшелоны по путям, которые были нужны для перевозки войск. Кроме того, непреложная истина гласит, что страх усугубляет жестокость; если еще до начала войны с нами обошлись так варварски жестоко, то на что можно было рассчитывать тогда, когда война уже началась? Естественно, лишь на усугубление жестокостей.

Но все так хотели надеяться…

Паспорт

Как я уже говорила, я отправилась в ссылку уже после того, как ссыльных вывезли из Сорок. И получилось так, что при мне сохранился паспорт.

В Кузедееве некий майор Медведев обратился к нам с речью о желании нам всяческого благополучия. И добавил:

— Если у кого-либо из вас сохранился паспорт, то покажите его мне. Я его не отберу, хочу только посмотреть. Я его верну, обещаю.

Я шагнула вперед и протянула ему мой паспорт. Он его и по сегодняшний день рассматривает!

— Домнишора [12]Керсновская! Ну как можно быть такой доверчивой? Ай-яй-яй! Кому вы поверили? — встретили меня, укоризненно покачивая головой, мои товарищи по несчастью.

Когда я напомнила майору Медведеву о том, что он обещал паспорт вернуть, он дал мне расписаться в том, что я пожизненно ссыльная.

Сколько раз еще учили меня не доверять советской власти!

Тетрадь третья. 1941–1942. Вотчина Хохрина

К месту «вечного поселения»

И вот мы снова в Новосибирске. Опять нас катают с пути на путь. Скорее! Да скорее везите же нас домой!

Стоп, приехали! Вылезайте!