Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах.

Еще одно — последнее — предупреждение могло бы мне открыть глаза на надвигающуюся опасность. Но я была в состоянии, которое иначе, как «эйфория», не назовешь. Тот певец, который пытался намеком спасти князя Канута, оказался бы так же бессилен, пытайся он мне растолковать значение «зловещих предзнаменований».

Но это был не «певец», а Федора Гылка, моя землячка.

— Вы слышали, что произошло с Масловым? — испуганным шепотом спросила она меня. — Как? Вы даже не слышали? Но об этом все только и говорят. Вся местная газета — только о нем. О том, как его судили в зале театра и что обвинителем был самый главный чекист. Это поворот к методам сталинских времен!

Оказывается, речь шла о враче «скорой помощи» Николае Маслове. Ах, врач? И судили его врачи? Ну, это обычная склока, которая так часто встречается (к сожалению, разумеется) среди представителей самых, казалось бы, гуманных профессий — врачей и педагогов. Только чем им не потрафил Коля Маслов, безотказный трудяга, готовый днем и ночью, в любую погоду мчаться туда, где случилось несчастье? Ах, говорят, что он морально разложившийся субъект? Алкоголик? Тут что-то не то. Кто же здесь, в Норильске, не пьет? Может, он и выпивает, но на работе трезв как стеклышко. И вообще человек интеллигентный и несчастный: в финскую войну попал в плен, а значит, автоматически был объявлен изменником Родины, осужден на 10 лет и заклеймен пожизненно.

О нем я вспомнила, когда зашла к Мусеньке Дмоховской.

— Да, это была очень унизительная и мучительная процедура. Для него и для нас.

— Для вас? А вы-то причем? — удивилась я.

Маслова судили «товарищеским» судом за то, что он «морально разложился». Это предлог, для того чтобы организовать позорное зрелище, когда беззащитного человека дружно топчут его же товарищи, а он, как червяк, извивается и умоляет о пощаде. И никто из медработников не мог уклониться от участия в этой расправе, ведь обвинителем выступал местный глава КГБ. Его же распоряжением всех — от врачей до санитарок — обязали под расписку явиться в помещение Заполярного театра. Все знали, что дело вовсе не в пьянстве (пил он у себя дома и только когда был «выходной»), а в том, что, владея английским языком, он слушал заграничные радиопередачи и, бывало, делился с друзьями тем, что услышал.

Ему угрожало изгнание из Норильского комбината с потерей всех льгот, в том числе и льготного стажа. Бедняга плакал, стоя на коленях, умолял, каялся, обещал исправиться. И тогда одна из медработниц, с разрешения обвинителя, предложила взять Маслова на поруки, понизив в должности, но из комбината не изгонять. На чем и порешили, ошельмовав его до предела.

— Как? И вы, Марья Владимировна, принимали также участие в этой экзекуции? — воскликнула я в негодовании.

— Разумеется! Иного выхода не было, если я не хотела и себя погубить!

«Нет, до чего может дойти малодушие и эгоизм этих медработников! Какое счастье, что я успела „отряхнуть прах“ этой организации с ног своих! До чего же это гнусно! Вот уж ничего подобного не могло бы произойти на шахте!» — думала я, бодро шагая из Горстроя домой, поглядывая на гору Шмитиху — туда, где находилась шахта.

Моя шахта! Смертельно опасна шахтерская работа, но тверда и надежна шахтерская дружба и взаимная выручка. И ни разу не пришло мне в голову спросить себя: а как же попытка объявить меня сумасшедшей? А как же Геращенко?

Ничего не подозревая…

Я торопливо шагаю по штольне. Позади — очень тяжелая ночная смена, но на редкость удачная отпалка. На душе так радостно и спокойно, как бывает только тогда, когда чувствуешь какую-то особенную гордость от хорошо выполненной работы.

При выходе из шахты, получая свой жетон, слышу:

— Керсновская, зайдите к часу дня в отдел кадров!

Что им может от меня понадобиться? И на что он мне сдался? Для сдачи документов на предмет получения пенсии — еще рано: до 15 апреля чуть больше трех недель. Медицинская комиссия? Так я буквально на днях прошла эту самую комиссию. Свериться, по какому разряду меня проводят? Так вопросы заработка меня не интересовали и тогда, когда мне предстояло еще работать и работать, а теперь, когда остались считанные дни, и подавно! Да, совсем немножко — и моя старушка склонит свою седую голову на мое плечо и обопрется на мою руку, чтобы уже до самой могилы не терять этой опоры.

А впрочем… Ба! Да понятно, в чем тут дело! Вот уже недели две в раскомандировке висит объявление, приглашающее всех шахтеров зайти в ОК — проверить трудовые книжки. Во всей шахте, наверное, я одна не интересуюсь своим заработком. Разумеется, это и есть причина вызова. Ладно, уж загляну к ним.

Я не торопясь убрала комнату, сварила похлебку-универсал из сушеных овощей, поела и легла спать около одиннадцати утра без особенной уверенности в том, что я пойду в отдел кадров. Даже проснувшись к часу, я не знала, что делать. Лучше всего повернуться на другой бок и снова уснуть. С другой стороны, в кинотеатре «Луч» идет картина «Процесс откладывается». Ладно — иду в кино!