Читаем Сколько стоит человек. Тетрадь пятая: Архив иллюзий полностью

Сколько стоит человек. Тетрадь пятая: Архив иллюзий

Дорогу построили быстро,Дорога крепка и сильна…Как много костей на дороге!Вся кровью она полита!

Что поделаешь, так создаются или, во всяком случае, начинаются все великие новостройки. И заканчивается песня выводом, по-моему, весьма спорным, хотя многие считают его справедливым:

За кровь уркагана и вораДостанется счастье другим…

В царских тюрьмах политические создавали и распевали множество содержательных, за душу хватающих песен, хоть, понятно, процент политических был не так уж велик и в Сибирь чаще попадали за грабеж, поджог, убийство, конокрадство… В мое время процент политических был просто потрясающим. Безусловно, были среди них и поэты, и композиторы, но те, кто остался в живых… Наверное, о них в свое время мог бы сказать Тарас Шевченко: «От Бессарабии до финна, на всех наречьях все… молчат». Тут не запоешь… А поэтому песни были в ходу главным образом сентиментально-воровские, обращенные к матери, о которой эти самые рецидивисты, находясь на воле, почему-то обычно и вовсе не вспоминают:

Здравствуй, мать!Прими поклон от дочки.

Или от сына — зависит от того, кто поет.

Пишет дочь тебе издалека.Я живу, но жизнь разбита,Одинока и нищенски бедна.

Затем — позднее, но, боюсь, не очень искреннее раскаяние, что не слушалась доброй, терпеливой, всепрощающей матери, и в конце — прощание:

Жалко мне, что брата не увижу,Ведь его так нежно я люблю…А тебе, моя родная мама,На прощанье крепко руку жму.

Эта песня, хоть и тюремно-сентиментального характера, все же находила путь к моему сердцу: хотелось верить, что где-то и у меня есть брат, мать… А вот разухабисто-тюремные скользили мимо, не задевая души.

Не плачь, моя мама,Не плачь, дорогая!Живи ты, родимая, одна!Меня присосалаТюремная решетка,Я с волей распрощался навсегда!

Что ж, может, и я распрощалась навсегда, но в этом нет моей вины. Ну а песни тех, для кого тюрьма — дом родной, были мне противны и ничего, кроме отвращения, не вызывали.

Опять по пятницам пойдут свиданияИ письма горькие моей жены…

С припевом:

Таганка — я твойбессменный арестант…

Таким туда лишь и дорога!

Грустные же песни, даже и тюремные, я пела охотно. Особенно когда в них описывают родную природу, дом, семью. Например — «Не для меня!».

Не для меня весна прийдет,Не для меня Дон разольется,А сердце радостно забьетсяВосторгом счастья— Не для меня!Не для меня текут ручьи,Текут алмазными струями!А дева с ясными глазами,Она цветет— Не для меня!Не для меня Пасха прийдет,К столу родные соберутся:«Иисус Христос воскрес!» —Польются, нет, звуки те— Не для меня!А для меня — жестокий суд.Осудят сроком бесконечным.Возьмет конвой нас бессердечныйИ отведет прямо в тюрьму.А для меня — одна тюрьма.Тюрьма холодная, сырая…Сойдусь с народом заключенным…Там пуля ждет давно меня.

Но больше всего нравилась мне песня на стихи Пушкина «Сижу за решеткой в темнице сырой…». Заканчивалась она так:

Нельзя мне, товарищ, с тобой улететь!Весь век суждено мне в тюрьме просидеть…Закованы ноги и руки в цепях,Нет света уж больше в потухших очах…

Отчего-то при звуках этой песни мне вспоминалась Ира, мой лучший товарищ юных лет. Жива ли она «там, где за тучей синеют моря»?

Будто чуяло мое сердце, что как раз в эти сентябрьские дни она боролась со смертью. И между нами — горы, моря, решетки и смерть! Только в ином облике.