Сколько стоит корона

Но Дойл предпочел бы не поднимать эту тему вовсе. И смотреть на Эльзу по-прежнему не мог. Он знал, что позднее, вечером, успокоится, а до тех пор предпочел заняться делами.

Но буквы с трудом складывались в слова, а слова -- в смыслы. Едва злоба, поднятая Эйрихом, утихла, Дойл вспомнил вчерашнюю ночь -- и это сладостное воспоминание вскружило ему голову, заставило выпустить перо из пальцев.

 -- Милорд сегодня не выспались, -- заметил отец Рикон, но Дойл так и не сумел, как ни старался, услышать в его голосе насмешку.

 -- Напротив, -- ответил Дойл, -- я спал недолго, но весьма недурно.

Рик чуть наклонился и полушепотом, который легко было бы спутать с шелестом бумажных страниц, произнес:

 -- Я поздравляю вас от всего сердца, милорд, и буду молить Всевышнего о том, чтобы ваш брак был удачен и плодороден, -- потом выпрямился и снова вернулся к перебору бумаг и прошений на имя короля, не давая Дойлу возможности ответить.

Дойл поставил подпись и королевскую печать на приказе о поставке на западную границу сорока возов камня -- нужно было укрепить ослабленные Остеррадом стены -- и сказал:

 -- Пожалуй, на этом мы прервемся.

 -- Милорд и вовсе могли не утруждать себя делами, -- проговорил Рикон.

 -- Свадьба свадьбой, отец Рикон, -- дернул плечом Дойл, -- а границы оставлять незащищенными нельзя. Но я отложу решение судьбы молодых ведьм, -- ему не хотелось думать о них хотя бы несколько дней, не хотелось на вторую ночь после свадьбы приходить к жене, неся с собой затхлый дух подземелий и крови.

Этим вечером Эльза ждала его уже в его обычных покоях -- сидела за столом у окна и читала книгу. Дойл приблизился к ней и заглянул через плечо, обнаружил изображения растений с подписями, выполненными тонкой эмирской вязью.

 -- Вы настолько владеете эмирским, чтобы читать на нем? -- спросил он. Эльза вздрогнула, отодвинула от себя книгу.

 -- Мне непросто читать, но я стараюсь совершенствовать свои знания. Это книга, название которой переводится как "О корнях земных и листьях наземных, целебными свойствами обладающих", -- ответила она.

 -- Откуда у вас такая страсть к лекарству?

Она опустила голову:

 -- Когда мои люди умирали, я ничем не могла им помочь, а Джамилль мог. Он нес утешение страждущим, а я была ни на что не годна, -- не меняя поворота головы и тона, она продолжила: -- это правда, что вы были в плену?

Дойл стиснул пальцы в кулак, но она тут же коснулась его руки, мягко погладила -- и он заставил себя ответить:

 -- Правда. Это было мое безрассудство -- я был молод и не умел думать о последствиях. Мой отряд убили, а меня взяли в плен. Эйрих вытащил меня. И прошу вас, давайте говорить о другом.

 -- О другом? -- как-то задумчиво переспросила она, обернулась -- и он поцеловал ее мягкие чуть приоткрытые губы, прося забыть обо всем постороннем, о том, что было и о том, что будет.

 -- Торден! -- она вновь назвала его по имени, как вчера ночью, и Дойл вместе с ней забыл обо всем, погружаясь в теплые волны наслаждения.

До сих пор его жизнь была пустой, теперь она наполнилась. Эльза одним своим присутствием дарила ему свет, такой яркий, что его было достаточно, чтобы разогнать самые темные из его дум и самые мрачные из его кошмаров.

Им отвели парадные покои в западном крыле, но Дойл так туда и не перебрался -- а Эльза даже во имя приличий не желала спать одна, в пустой постели, поэтому проводила ночи с ним.

Как-то незаметно ее книги на четырех языках потеснили его свитки и бумаги, и спустя всего неделю после их свадьбы Дойл осознал, что придет в негодование, если, вернувшись после дневных трудов, не застанет ее у окна, склонившейся над очередным фолиантом. Ее запах -- трав и чистого воздуха после летней грозы -- окутал его комнату, потеснив запахи кожаной одежды, конского пота и вина.

Между тем, на Стению словно Всевышний взглянул вторым, обычно закрытым оком -- после тяжелой зимы занялась пышная, зеленая, теплая весна. Пахари встречали ее грубыми, но искренними плясками, а лорды -- обильными излияниями и пирами. Королева перестала показываться на людях, поскольку ее чрево стало слишком заметным, а нерожденное дитя уже могло подвергнуться сглазу или проклятью. Ее разместили в высокой башне, поближе к небесам, подальше от смут и бед земного мира, и окружили надежной стражей, которую Дойл выбрал сам, не доверив этого дела даже Рикону. Ребенок королевы был слишком дорог и ценен.

Эйрих одновременно был счастлив и тревожен, и с каждым днем тревожность возрастала: плод был слишком хрупок и слишком уязвим для злых сил -- и для злых мыслей.