Сколько стоит твоя смерть

– Тела нужно срочно сжечь! – воскликнула я, обращаясь к жителям деревни. – Как и те, что вы похоронили ранее.

Гид, однако, переводить не спешил. На его лице, как на старой фотографии, постепенно проявлялось выражение ужаса.

– Что? – нетерпеливо спросила я. – В чем дело?

– Вы не понимаете, мадам! – пробормотал он. – Для мальгашей нет более ужасного наказания, чем быть сожженным и не похороненным в семейном склепе!

– Какая ерунда! – взорвалась я. – Спросите, что для них важнее: чтобы всех в ближайшее время захоронили в их любимых склепах или попытаться выжить, уменьшив опасность заражения?

– Нет, все не так!

– Все именно так, Андрэ, это не шутки! Спросите, сколько человек умерло и за какой период времени?

Гид перевел мой вопрос, и сразу несколько человек начали отвечать, но главенство вновь захватила полная женщина.

– За последний месяц умерли девять, но пятеро – всего за неделю. Еще трое больны и, видимо, последуют за ними.

– Я хочу посмотреть, – сказала я.

– Не надо, мадам! – испуганно схватил меня за рукав Андрэ. – Это опасно!

– Я, в конце концов, врач, и Иван не боялся помогать этим людям!

– Вот именно, и вспомните, что с ним произошло!

– Он умер не от болезни, Андрэ, его застрелили. Уж извините, раз я здесь, то должна осмотреть больных.

Гид отступил, упрямо поджав губы. Я испугалась, что он бросит меня посреди джунглей и сбежит, и тогда непонятно, как добираться до отеля… Ну, бог с ним, будем решать проблемы по мере их поступления!

Мы вошли в одну из хижин. Окна были занавешены, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. На плетеной кровати я увидела мужчину. По силуэту, вырисовывающемуся под одеялом, невозможно было определить, какого больной роста и телосложения, так как лежал он в «позе зародыша», прижав колени к подбородку. Его коричневое лицо было покрыто обильной испариной, губы растрескались, а крупные ладони, лежащие поверх одеяла, судорожно сжимались и разжимались в такт шумному, прерывистому дыханию. Женщина рядом со мной что-то тихо произнесла, и я обернулась, но тут вперед выступил тщедушный подросток и сказал на вполне удобоваримом французском:

– Он зовут Матье. Он болеть четыре день. До этого болеть его брат. Умереть два недель.

Подойдя поближе, я склонилась над лежанкой и приподняла веки больного. То, что я увидела, меня потрясло: белки глаз приобрели розовый оттенок. Это были не просто точечные кровоизлияния, как при тяжелой форме гепатита, – белки были ровного ярко-розового цвета!

Подросток перегнулся через мое плечо.

– У всех глаза красный, – сказал он, заметив, что именно я рассматриваю. – Так все и начинаться: красный глаза, потом болеть живот, тошнить, потом жарко, потом… Потом умирать.

– А как ваших людей лечил док… Радуку Иван?

– О, я показать! – обрадовался подросток.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась я, едва поспевая за ним.

– Икутукели[3].

От Андрэ я уже знала, что иностранцу никогда не узнать настоящего, «аборигенского» имени малагасийца, во всяком случае, до тех пор, пока тот не почувствует к нему большое доверие. Скорее всего, чужеземец получит французское имя или его суррогат, комбинацию из французского и мальгашского, а то и вовсе прозвище. Малагасийцы считают, что при произнесении своего имени человек передает собеседнику мистическую власть над собой. Более привычно называть их по должности, например, «господин доктор» или «господин учитель». Окончательное имя дается на Мадагаскаре через определенный срок – до двенадцати лет! Случается, что имена меняются после консультации с астрологом или при продвижении по ступенькам социальной иерархии. По крайней мере трижды за всю жизнь малагасийцы берут себе новые имена, надеясь изменить судьбу. Наречение человека – сложный ритуал. Пока ребенок мал, он получает временное имя. Часто оно граничит с руганью – крыса, змееныш, вонючка и так далее. Его произносят без опаски, в присутствии кого угодно, даже колдуна, но главное имя, имя судьбы, скрывают от всех. А христианское имя – отличная маскировка, и не стоит допытываться у малагасийца, какое его настоящее имя, если он назвался Дидье или Жоржем.

Мы вошли в хижину, стоящую на самом краю поселка.

– Это – дом Радуку Иван, – пояснил мой провожатый. – Он жить тут, когда приезжать. А тут, – он указал на деревянный ящик, стоящий на лежанке, застеленной лоскутным одеялом, – лекарства, который он давать больным.

В ящике оказалось около дюжины упаковок. Прочитав этикетки, я поняла, что это – антибиотики различного спектра действия. Похоже, Иван понятия не имел, с чем имеет дело!

– Радуку научил наша, как принимать, – сказал между тем Икутукели. – Но люди все равно умирать.

– Почему, кроме Ивана, больше никто к вам не приезжал? – спросила я.

– Приезжал, приезжал, – возразил подросток. – С Радуку приезжал женщина-вазаха.

– То есть европейка? – угадала я.

Икутукели подтвердил.

– Как ее звали?

– А-а-мели-и. Она писать. Статьи писать в газета – французский газета.

Что ж, похоже, это та самая таинственная Амели, которую упоминал Тахир.

– Журналистка, значит…