Можно ли купить любовь? Увидеть в рабе не вещь, а человека? Уважать того, кто ниже по сословию? Действительно ли от ненависти до любви тоже один шаг — или целый путь, который можно пройти только вместе?
Самиздат, сетевая литература18+Мария Сакрытина
СКОЛЬКО ТЫ СТОИШЬ?
(сборник рассказов)
Сколько ты стоишь?
Как сложно, оказывается, посмотреть в глаза совести.
С глянцевых от недавнего дождя листьев ветер жадно слизывает влагу и обдаёт меня моросью. Машинально стираю капли со щёк.
Противно скрежещет мокрый гравий — шаги приближаются. Стискиваю холодный подлокотник скамейки и встаю им навстречу.
Вместе с сахарным ароматом сирени ветер обдаёт горьким запахом лекарств. Шаги уже совсем близко — я боюсь смотреть, но пересиливаю себя.
Он идёт под руку с лекарем, который что-то тихо говорит спокойным уверенным голосом. Я не слышу, что. Впрочем, я и не вслушиваюсь. Я просто смотрю, и с трудом верю тому, что вижу.
Он страшно похудел за эти годы. Спал с лица, осунулся, постарел. Некогда золотые волосы потускнели и свалялись. Молочно-фарфоровая кожа посерела. Тонкие изящные пальцы нервно комкают рукав больничной робы.
Мне хочется закрыть глаза, убедить себя, что это страшный сон, и убежать. Только даже в кошмарах я никогда не видела его таким.
Шаги приближаются и проходят мимо.
— Дэни? — каркаю я им вслед.
Лекарь останавливается, и он тоже послушно замирает. Оглядывается, когда оглядывается его спутник. Но так и не поднимает взгляда.
— Госпожа, здесь нельзя находиться посетителям…
Я подхватываю юбки, и, проваливаясь в гравий, спешу заступить дорогу.
— Госпожа, — хмурясь, говорит лекарь, — я вынужден просить вас немедленно…
— Дэни.
Медленно, он поднимает голову и смотрит на меня.
Я отшатываюсь.
Ветер швыряет первые капли дождя.
Он равнодушно отворачивается.
— Госпожа, я буду вынужден уведомить стражу. Немедленно вернитесь в приёмный зал, — тем же уверенным голосом говорит лекарь и, улыбнувшись ему, ведёт по садовой дорожке к зданию больничных палат.
Я смотрю им вслед, понимая, что теперь его образ превратится в моих снах в куклу. И будет преследовать стеклянным неживым взглядом. Мне ещё не страшно, только очень-очень больно и тесно в груди.
И сад расплывается перед глазами. Это просто всё дождь…
У него были прекрасные — самые красивые на свете, тёмно-синие — глаза. В волшебном, неровном свете свечей они даже казались мне фиолетовыми.
Он смотрел открыто и спокойно — и это так диссонировало с обстановкой, фривольно-неприличной, и поведением всех гостей того места — что не могло не привлекать к нему внимание.
Я видела, как жадно глядели на него высокородные вейстерские девицы. Как кошки на сметану. Дорогие, сверкающие золотом и брильянтами кошки. Посмеивались, постукивали друг друга по пальцам веерами и совсем не замечали меня, серую мышку в пыльном дорожном платье.
Но мышка не знала и не хотела знать их правил, и, пока кошки спорили, кому из них он достанется, я успела первой.
Он посмотрел насмешливо, и меня кинуло в жар от его взгляда. Странное чувство — я не привыкла смущаться.
Этот взгляд я храню в памяти — и первые слова, с которыми обратилась к нему:
— Сколько ты стоишь?
Он улыбнулся, изогнув бровь и, взяв мою руку, нежно провёл пальцем по серой от пыли перчатки.
— Больше, чем ты можешь себе позволить, госпожа.
Я усмехнулась и рванула воротник плаща, одновременно взглядом ища распорядителя. Совсем не помню его, ни лица, ни голоса. Зато помню, как слаженно выдохнули «кошечки», когда я положила на золотое блюдо сапфировое ожерелье, стоящее парочки небольших провинций в Вейстере.
И с вызовом глянула на него — он поднял брови и поднёс мою руку к губам. Сердце пропустило удар.
Я пошла за ним, теряя последние остатки самообладания.
А ведь у меня и в мыслях не было влюбляться.
…Крон-принц Эрик, наследник Вейстера не принимал отказов. Он всегда получал, что хотел — примерно это он имел обыкновение кричать мне в лицо, когда ребёнком пытался забрать мои игрушки. Получал в ответ куклой по лбу, надувался, дёргал меня за волосы, срывал вплетённые в косы цветы — молча, всегда молча. Я тоже молча давала ему сдачи. Дрались мы обычно в полной тишине, и когда воспитатели и няньки спохватывались, на моей скуле красовались синяки, а принц Эрик хлюпал разбитым носом. Гудел потом, что он всё равно своё получит.