Да, есть такое дело жизни всей у лютов. Есть глава рода, например, знахарь есть, умелец есть дел кузнечных, у которого, кстати, Самбор в учениках, за одежду есть ответственная — Зима, пусть и тоже не слишком она довольна судьбой своей, самые обычные члены племени есть, по мере необходимости задания выполняющие — а есть и «горшечники» так называемые. Горшки они, то есть, за стариками выносят, над которыми Самбор трудится — и многое другое.
Рассказывал Солн Врану о должности этой замечательной, и должен был, наверное, Вран ещё тогда догадаться: вот оно. Вот место для него, по мнению Лесьяры, самое подходящее. Вот куда она Врана без раздумий запихнёт — как там она говорила, смирения ему всегда не хватает?
Что ж, именно так она ему и в очередной раз сказала, как перестал Вран в сон беспокойный в землянке радеевской проваливаться. На собрании общем сказала, на середину круга его торжественно перед лютами вывела, чтобы разделил он со всем племенем самое верное её и справедливое решение.
А потом добавила, словно насмехаясь: и вторая новость у неё есть, и очень вовремя Вран место это в племени занимает, потому что пора одному из членов племени этого на покой. Бушую. Отцу её. Прислуживать которому она тут же Врана и назначила. Не только ему, конечно, но в особенности. Потому что обоим им нужно к жизни новой привыкнуть.
О, Бушуй ни к чему привыкать не хотел.
Жаль его Врану даже немного было — пока всё горе его, с ядом гремучим смешанное, на Врана выливаться не начало. Не готов был Бушуй к ссылке такой неожиданной — прямо на собрании на Лесьяру разорался, что ерунду она придумала, что получше большинства щенков молодых, леса толком не нюхавших, он с обязанностями своими справляется, что опять самодурством Лесьяра каким-то занимается…
«Ну вот видишь, — задумчиво Лесьяра произнесла. — Разве станет волк, сил и радости жизни полный, словами такими злыми разбрасываться? Отдых тебе нужен, Бушуй. Таково слово моё».
Иногда думает Вран, что ненавидит попросту Лесьяра всех мужчин на свете. Кроме, пожалуй, брата родного — хотя и его законы эти несуразные заставила соблюдать, ради своего спокойствия и любви, и детей лишив.
Конечно, с Бушуем у Врана сразу не заладилось.
Как и с обучением его новым премудростям волчьим.
И целый ворох причин у Лесьяры на это был, и одна из другой вытекала, и все они такие разумные были, складные, до зубного скрежета — совсем как она, должно быть, сама зубами скрежетала, когда Врану её подловить удавалось.
Что ж, эту битву Вран проигрывает пока что.
Прежде всего самая главная трудность на ум приходила: а кому Врана учить-то? Был у него старший, да сплыл, а другие волки взрослые заняты слишком, свои у них подопечные, свои поручения от главы великой. Может, Бая на такой подвиг согласится? Может, и согласится, внезапно Лесьяра признала. Но ведь и Бая не целыми днями свободна — разбирайтесь, дети мои, сами как-нибудь, а я и пальцем не пошевелю, чтобы вам помочь.
Во-вторых, были у лютов юных общие занятия, на которых всегда мог бы Врану что-нибудь чужой наставник подсказать — да вот только люты-то эти изначально волколаками родились, и не по Сеньке шапка была: с трудом Вран мог в обличье волчьем лапы в кучу собрать, какие ему там тонкости охоты, к примеру, осваивать?
В-третьих, сам Вран еле даже на эти попытки бесплодные время выкраивал. Просыпался Вран со стариками первыми — и с последними засыпал, и неумолимо желания стариковские на него лились, и не думал раньше Вран, что столько потребностей в одном-то человеке уживаться может — а если дюжина их в одном месте собралась… И еды принеси, и питья. И помои за древними совсем уж вынеси, как только по нужде они сходят. И с не такой древней, но в разуме своём потерявшейся уже, в лесок прогуляться сходи: соскучилась она по лесу, истосковалась, а одной ей туда никак нельзя. И следи внимательно, чтобы в волчицу она ненароком не обратилась да в чащу еловую от тебя не ускользнула — любит она это дело, один хозяин знает, что в голове у неё в мгновения эти творится. Только, главное, вернуться вовремя не забудь, как солнце ровно над землёй встанет: нужно стариков к реке умыться отвести, там же одежду их прополоскать, а ещё с очередным дедом полоумным лягушек пособирать — любит он лягушек сырых кушать, причуда у него такая старческая.
В-четвёртых…
Не так уж Вран, на самом деле, горел желанием обучение это начинать.
Перекидывался Вран несколько раз через нож свой под присмотром Баи — и на болотах перекидывался, и в лесу. И всегда одно и то же повторялось: боль.
Саднила грудь у него волчья, дышать спокойно не давала, пасть открыть и голос свой новый звериный опробовать — каждый раз угольком удушливым что-то в груди разгоралось, и жёг, жёг, жёг его уголёк этот с каждым шагом, с каждым вздохом, никак покоя Врану не давал. Не усиливалось жжение, но и не прекращалось — и очень скоро сдавался Вран под взглядом Баи недоумевающим. Обратно пятился, через нож спиной перепрыгивал — вот это всегда у Врана ладно получалось, вот тут всегда конечности охотно его слушались, словно только этого и ждали.