Сколько волка ни корми (СИ)

Оттаскивает Бая силком Врана от круга, но не на Баю Вран смотрит, не на Чаю, не на Зиму перед ней, не на родителей её, не на Верена с Неревом, не на Горана с Зораном, не на Бушуя даже — на Лесьяру.

— … хозяин. Или не хозяйка ты даже племени своего, Лесьяра?

И если бы можно было бы взглядом одним сжечь, то горел бы Вран уже пламенем ясным, тринадцатым волком подожжённым горел бы — только не деревянным.

Глава 16

Солнцеворот

Вран вонзает нож в дверь, проворачивая его вокруг своей оси.

Чаю похоронили в самой дальней части болота, на краю леса. Люты не сжигают тела усопших, хоть это и кажется Врану диким — впрочем, кто его здесь спрашивает.

Вран толкает дверь, оглядывается: идут ли за ним Горан с Зораном и Нерев?

Идут.

Раньше все тела закапывали в кургане, будь то глава племени, знахарь, проживший долгую лесную жизнь обычный лют или недавно родившийся волчонок. Курган принимал всех — но Чая стала первой лютицей, которой пришлось найти своё последнее пристанище не на священном месте. Это было решение Лесьяры, и впервые за долгое время Вран был с ней в чём-то согласен: на кургане не осталось ни деревянных изображений предков, ни самих предков, зато оттуда никуда не делись люди.

Забавно — последним, упокоившимся в кургане, был Солн. Может, с курганом уже тогда что-то было не так, поэтому Солн и застрял и не там и не здесь, и не в вечном лесу — но и не совсем в этом тоже?

Да нет, вряд ли. Солн довольно доходчиво и не раз говорил Врану, что он здесь исключительно из-за него. А беды с курганом начались тоже во многом из-за Врана.

Или во всём.

— Повеселитесь, — выплёвывает Врану вслед Бушуй, когда Вран уже минует неровные земляные ступени и делает первый шаг по хлюпкой болотной почве.

Тоже забавно — к чему-то из его недавней злой и пламенной речи над телом Чаи Лесьяра прислушалась. Забрала ножи у самых древних лютов, вполне способных повторить чаину судьбу, сделала так, что дверь в стариковский дом открывается теперь так же, как и в землянку Радея — только ножами тех, кто в здравом уме.

Вран оборачивается.

— Не надо, — говорит ему одними губами Нерев.

Так получилось, что Нерев успел поругался с Вереном — из-за Врана. Верен, конечно, считал, что Вран перешёл все возможные границы, что Вран не имел права разговаривать так с Лесьярой, что Вран просто ещё не понял, как всё устроено у лютов…

Нерев думал совсем иначе. Нерева поддержали Зоран с Гораном, внезапно ввязалась в перебранку и Зима — Вран слышал всё это издалека, пока они стояли с Баей около леса и молчали. Перепалка становилась всё яростнее, лицо Верена — всё отчаяннее, а Нерева — мрачнее. Верену так и не удалось склонить кого-то на свою сторону. Увы.

Вран смотрит на Бушуя. Бушуй подошёл к самой двери, просунул сапог в щель, не давая Зорану, выходившему последним, её закрыть.

— Веселитесь, веселитесь, — зло кивает словно самому себе Бушуй. — Это же вы любите — это же единственное, что души ваши волнует. Покрутите хвостами перед девками да в лес их до рассвета утащите — если не тошно вам будет на лес смотреть после того, как вы Чаю в нём погуб…

— Пошёл ты, Бушуй, — досадливо говорит Зоран — и взбегает наверх, оставив дверь открытой.

— Да, пошёл ты, Бушуй, — соглашается Горан. — Чё он?

— Да, чё он? А ты чё?

— Да, Вран, а ты-то чё?

— Да пусть говнится дальше в землянке своей — нам-то чё?

— А нам-то ничё, нам-то разрешено. Нерев, а ты чегой-то скис?

— А ну-ка выкисни обратно — так тебя никто на танец не пригласит.

— Ха, да уж — я бы волчицей был, так не с тобой бы в лес убежал, а от тебя!

— Да-да, — равнодушно Нерев говорит, даже не взглянув на близнецов. — Ну что, Вран, пойдём?

Слышит Вран в голосе его, что скажи он: «А, может, к лесу тёмному всё это, Нерев?», тут же Нерев с ним бы согласился.

Но Вран говорит:

— Пойдём.

Сегодня летний солнцеворот. Есть у деревенских обычай самый длинный день в году отмечать — есть и у лютов. Удивило это Врана, помнится, когда впервые он от Солна об этом услышал.

«Но не для нечисти ведь день этот, — сказал он Солну озадаченно. — Это ведь, как раз, от…»

«Вот это да, — усмехнулся Солн. — Это нас-то ты нечистью называешь, Вран из Сухолесья? Занятно. Ты смотри, чтобы никто не услышал — а то не видать тебе хвоста волчьего, как ушей своих».

Празднуют и люты день этот, оказывается. Не с таким размахом, как люди, конечно, — люты вообще размахов особых не любят, труд да жизнь честную они куда больше уважают, чем все эти развлекалочки человеческие. Не собирают люты в час отведённый травы волшебные — да и зачем им это? Каждый день у них и так волшбой пронизан, — не купаются ночью в водоёмах, от нечисток опустевших, потому что каждую ночь любая нечистка с ними водами своими поделиться не против.

Но костры они всё-таки жгут. Вернее, один — зато какой.