Сколько волка ни корми

— О, ну понеслось, — тянет Солн, как назло, именно в этот миг у деревьев появившийся. — Сейчас, конечно, всё нам Враша расскажет, как правильно. Теперь всё, конечно, по полочкам будет разложено. И как жили мы без него?

— И ладно бы это только, — Врана умолкшего Бая подгоняет. — Хорошо, это для меня не новость, это я от тебя уже много раз слышала — что же ещё ты мне поведаешь?

— Да то, что и в лесу из-за людей, и в доме из-за законов ваших жизни вам нет, — говорит Вран, от Солна упрямо отворачиваясь. — Счастлив ли Самбор, знахарем всю жизнь мечтавший стать, но в кузнецах до конца неё же осевший? Счастлив Веш, тоже для этого дела рождённый — но так никогда его и не опробующий? А Сивер, брат твой, тоже счастлив, что именно на его голову знахарство это свалилось? Ни за что не поверю. Счастливы ли старики, изо дня в день в землянке сидящие не с теми, кто быть с ними рад, а с теми, кого Лесьяра наказывает? Счастлив ли Бушуй, которого раньше времени Лесьяра в землянку эту отправила? Счастливы ли Верен с Неревом, которых она в делах их родителей винит, вместо того чтобы к их делам присмотреться? Счастлив ли кто-нибудь, зная, что никогда его слово услышано не будет, если оно словам Лесьяры противоречит? Счастлива ли ты была, в размышления свои погружаясь, то на людей веселящихся, то на волков других глядя и думая: а будет ли так и со мной? Кого мне Лесьяра в спутники выберет, на кого пальцем укажет: вот он, твой муж?

Кивает Бая медленно, опускает руки вытянутые. Так же медленно, изящно с земли поднимается — и к Врану подходит.

— И ты предлагаешь… — говорит она вкрадчиво, вопросительно.

И внимательны, задумчивы глаза её — как будто забавляют её слова врановы, но и дальше их послушать она не прочь — вдруг что-то дельное он скажет?

— Другое я что-нибудь попробовать предлагаю, красавица, — так же вкрадчиво Вран говорит. — Ты смотри… ты смотри, ты послушай только: не всё такое глупое у людей, как на первый взгляд может показаться. Не зря же и ваши к ним идут, а не наоборот — не зря же родители Верена с Неревом туда бежали, детей оставив. Да, дури у людей много в головах, но ты же сама мне говорила — должен я научиться хорошее во всём видеть, не так ли? Я и вижу. Не один человек судьбу общины всей решает, а старейшины — и мы их выбираем, и мы всегда старейшину права голоса лишить можем, если понимаем, что не туда его несёт. Каждый у нас то делает, к чему лежит душа его — ну и на что способен он, разумеется. И не запрещено никому ни жён, ни детей иметь, и не обязан никто мужей из других общин выбирать. И всегда, если обидеть деревню кто-то решить, напасть на неё, жителей затравить — всегда деревня против него восстанет, а не терпит до бесконечности.

— И ты хочешь… — тянет Бая с той же вкрадчивостью, слегка груди его своей касаясь — и отстраняясь тут же, точно и не было ничего.

И пробегаются пальцы баины по щеке его, и притягивают вроде бы его к губам своим, а вроде бы и просто рубцы на скулах острых, уже наизусть выученные, изучают. И всё ещё понять Вран не может — играет ли она с ним или и впрямь словами его прониклась.

Или и впрямь что-то правдивое в них слышит. Чувствует. Что-то, на что сердце её откликается — что-то, о чём и она сама когда-то думала.

— Хочу, чтобы по-другому у нас всё было, — отвечает Вран чуть слышно. — Давай уйдём, Бая. Давай своё племя создадим — подальше от этого, от законов этих дурацких, от людей этих, отхозяина этого негостеприимного. Так далеко уйдём, что ни один хозяин до нас не доберётся — сами мы себе хозяева будем, а в племени нашем уж никаких хозяев не будет. Будем мы всех слушать, будем мы дело любимое для каждого находить, будем мы…

— …не в землянках каких-то жить, а в домах настоящих, — продолжает за него Бая. — Будет Вран с Белых болот не мужем Баи каким-то, а старейшиной полноправным, и будет его слово её слову равно, и даст он семье каждой по своему дому, и уж никогда ему с Лесьярой под одной крышей земляной страдать не придётся. Будет Вран с Белых болот свои законы устанавливать, с женой да друзьями верными советуясь — так, Вран?

— …так, — заворожённо Вран откликается.

Смотрит на него Бая. Смотрит на него Солн. Смотрит на него холм, осокой лениво шуршащий. Смотрит на него небо сумрачное.

И тут хохотать Бая начинает.

Одновременно с Солном — настолько одновременно, что вздрагивает Вран от взрыва хохота этого с обеих сторон внезапного.

И шелестит трава отзвуками этого смеха, и даже небо прорезью первой рыжей Врану улыбается — ну вот же учудил, болезный.

— Ох… — сквозь смех Бая говорит, головой Врану в плечо утыкаясь и всем телом от хохота неудержимого содрогаясь. — Вран, ну как же… как же придумываешь ты порой такое — диву только даться…

— Да не придумываю я… — обречённо Вран начинает.

И замолкает.