Сколько волка ни корми

— А скажи мне, Бая, — невозмутимо продолжает Вран, — правда ли, что люты с хозяевами лесными, с серыми да с Чомором тоже сделку когда-то заключили в обмен на силу свою? Что пообещали они кое-что хозяевам и выполняют это обещание до сих…

— Неправда, — быстро прерывает его Бая.

Но видит Вран по её глазам: заволновалась.

— Что-то, кажется, не я сейчас вру, — замечает он. — Слышал я о лютах такую вещь: не просто так вы людям в лесу помогаете, обязательства у вас свои есть, и отступиться вы от них боитесь. Как почуете, что кому худо будет, так сразу на помощь спешите — потому что не можете иначе, правило у вас такое уже много веков. Скажешь, это тоже неправда?

Бая молчит.

А Вран готов сейчас и ведунью старую расцеловать, и менялам из других общин все их выдумки простить — потому что эта выдумка и не выдумкой вовсе оказалась, потому что попал Вран пальцем в небо, потому что подловил всё-таки лютицу на крупице знания очередного потерянного, в сказку превратившегося.

— Так вот — в беду я попал, Бая, — произносит Вран торжественно. — И о помощи тебя сейчас прошу. Нет мне жизни в общине моей, не для неё я рождён и жить в ней не могу. Нужно мне, чтобы ты меня к своим отвела — иначе пропаду я, пусть и не в лесу заблужусь, а в судьбе собственной. Только на тебя надежда и осталась, только на тебя положиться могу — только за тобой следом пойду, а уж куда вести меня, это тебе решать. К смерти ли духа моего или к его перерождению — это твоё дело уже, твоей совести разбираться.

Вран заканчивает свою тираду, переводит дух, довольно улыбается — а Бая продолжает молчать.

И смотреть на него так, как никто на Врана в жизни не смотрел. Даже отец, когда узнал, что Вран его шкурой обрядовой весь лес подмёл, даже Латута, когда Вран к ней на солнцевороте летнем присоединиться отказался; Вран и не подозревал, что столько всего нехорошего способен в себе взгляд человеческий уместить.

Может, дело в том, что и не человеческий он вовсе?

— Да пошёл ты в реку глубокую, Вран из Сухолесья, — говорит Бая вдруг.

Нож из земли вырывает, сумку охотничью Врану в лицо швыряет — и в два прыжка из оврага выбирается.

Вран ошеломлённо моргает.

— Чт… эй, погоди!

Не этого он ожидал. Во всех быличках существа нечеловеческие совсем иначе себя ведут, когда их на тонкостях каких-то ловишь — не злятся, наоборот, уважением неким к тебе проникаются, за своего, умного, хитрого тебя признают.

Эта почему-то не признала.

— Погоди! — окликает её Вран растерянно: Бая уже почти из виду скрылась. — Бая! Так нечестно! Ты что, не слышала, что я тебе сказал?

Нет ответа — и Вран поспешно по оврагу сам карабкаться начинает. Не так быстро, как у Баи, у него это получается, — он уже и испугаться успевает, что взберётся он наверх, а Баи и след простыл, — но видит всё-таки между деревьями белый размах её рубахи и шагу прибавляет.

— Бая! — повторяет он упрямо, еле её догоняя: и не бежит она вроде бы, а всё равно с такой скоростью идёт, что поспеть за ней нелегко. — К чему всё это? Ты же сама меня до дома проводить обещала — а я просто попросил…

— Вчера попроси, — цедит Бая, и снова колдовство какое-то твориться начинает: Вран, как ни старается, толком нагнать её не может, всегда на несколько шагов от неё отстаёт, словно сама земля его замедляет, самые глубокие сугробы посылая.

А идёт Бая исключительно по сугробам.

— Я тебе что, нечистка какая, чтобы от меня так отговариваться? — озадаченно спрашивает Вран.

— Да уж лучше бы нечистка, — бросает Бая вперёд рассерженно. — Нечистки почище вас будут — лишнего не попросят, просто так не полезут.

— Кого это — «нас»?

— Людей.

Вран даже лица её не видит, только волосы тёмные, за спину откинутые, только рубаху белую с рукавами широкими, как крылья птичьи, только штаны узкие, только пояс широкий и кожаный — раньше думал Вран, что люты такие пояса носят, чтобы облик человеческий сохранить да волка внутреннего сдержать, но и без пояса она прекрасно человеком перед ним ходила. Без ничего вообще.

— Не хотел я тебя обидеть, — говорит Вран искренне. — Даже мысли такой не было! Может, выразился я не так? Ты мне скажи — я вмиг исправлюсь! Ничего же у тебя особенного не прошу, не требую себя волком сделать, всего лишь…

— Не требуешь себя волком сделать? — сверкает глазами Бая, наконец останавливаясь и разворачиваясь. Но лицо её так сурово, что Вран не осмеливается к ней поближе подойти, хотя и может теперь. — Ну спасибо и на этом, какой ты благородный! И ничего особенного, конечно, тоже не просишь — «всего лишь» к себе забрать, от общины «спасти» — мало ль чего хочется, да не всё сможется, слышал, может, такую поговорку?

— Не слышал, — качает головой Вран.