Сколько волка ни корми

Видит он по глазам Баи, что, как всегда, догадалась она обо всём. Все уловки его Бая чувствует — не обмануть её.

Но всегда Бая ему в ответ подыгрывает.

— Сон? — сужает глаза она лукаво, под локоть его беря. — И как же уши твои до разговоров о сне этом дотянулись?

И скоро, скоро совсем лукавство это искренним становится, а не притворным. Скоро, скоро совсем хихиканье ичетика приглушается — как только остаётся холм далеко за спинами их.

Глава 9. Волчья свадьба

— И сказал Чомор…

— Чомором ты его лучше не называй.

— Почему это?

— Потому… потому что. Ваше это имя, не лесом, а людьми придуманное. Хозяин — он и есть хозяин, и не нужны ему наши имена.

— Так наши или ваши?

— Ты к словам придираться собираешься или к испытанию готовиться, Вран из Сухолесья?

— Я просто ответственный ученик, Бая с Белых болот. Кстати, почему с болот-то? Не заметил я, чтобы вторая ваша стоянка на болотах находилась. Или, скажешь, смотрю я невнимательно, не волчьим взглядом?

Прищуривается Бая, голову к нему выгибая. Лежит её голова у Врана на груди, а сама Бая в ногах у него лежит — и как тут на тонкостях ученических сосредоточиться?

— Как же взгляд у тебя не волчий, если душа — волчья? — спрашивает Бая насмешливо. — Путаешься ты в показаниях, Вран из Сухолесья.

— Ничуть, — возражает Вран. — Не надейся — на этом ты меня не поймаешь, даже мать твоя не поймала. Душа у меня волчья, но… не пробуждённая ещё. Волк во мне живёт, волк я и есть, но телом человеческим я ограничен — как только вы мне тело второе обрести поможете, так сразу сущность моя истинная возликует. Устраивает тебя такой ответ?

— Устраивает, — отвечает Бая после недолгого раздумья.

И снова игривое это раздумье, и снова ни капли строгости в Бае нет — хоть и заявила она Врану, что со всей ответственностью к проверке его знаний подойдёт. Много ли ответственных проверяющих между ног твоих устраивается, лопатками в твой живот упираясь? Вот и Вран думает, что немного.

— Тогда ты мне свой ответ дай, — улыбается Вран. — Почему Белые болота? Не из любопытства праздного я же спрашиваю — вдруг Лесьяра мне такой же вопрос задаст?

— А как будто как раз из любопытства, — хмыкает Бая. — Как будто не хочет просто кто-то мне, как началось всё у нас, рассказывать.

— Десятый раз я уж об этом рассказываю — а вот о Белых болотах мне никто не рассказывал.

— Ну хорошо, — тянет Бая, уже всем телом к Врану поворачиваясь — и касаются его щёки волосы её распущенные, и ложится её грудь на его — что-то уже и о Белых болотах Врану думать тяжеловато. — Хорошо, получишь ты свой рассказ. Вот смотри… есть уши у тебя, глаза есть, уста есть. Так ведь?

Сглатывает Вран: поднимает Бая руку правую, лёгкими, плавными движениями его лицо очерчивает: ото лба начинает, полосу между ушами проводит, нос задев, глаза двумя кругами мягкими обводит — и вниз скользит, к губам.

— …да, — хрипло Вран говорит. — Так и есть.

— И слышишь ты этими ушами, видишь этими глазами, говоришь этими устами, — спокойно Бая продолжает, на уголке губ его задержавшись — да так и не отнимая пальцев от них. — Но где все мысли твои скрываются, где все помыслы твои прячутся, где убежище для того, что делаешь ты всем этим?

— Всем чем?..

От одного уголка губ до другого Бая новую полосу ровную проводит с той же вдумчивостью сосредоточенной — спроси Врана, о чём говорила она мгновение назад, не ответит он. Щекочет прядь её волос всё ещё скулу его — хочется Врану поправить её, за ухо Бае заправить, но не двигается он. Вдруг лишним это будет, вдруг спугнёт он Баю, вдруг испортит миг этот сладкий? Вран сегодня утром побрился, кое-как в отражении реки, уж окончательно оттаявшей, от щетины трёхдневной избавившись — как знал. Нежная теперь кожа у губ его, чувствительная, и каждое прикосновение Баи дрожью по телу пробегается — должна, должна Бая дрожь эту ощущать, может, потому и не останавливается — новые отклики в нём пробуждает, невольные ответы тела его исследует, да вид делает, что лишь для наглядности всё это.

— Ушами, глазами, устами, — невозмутимо Бая поясняет, уже по нижней губе пальцем скользя.

— Ушами, глазами, устами, — повторяет за ней Вран медленно. — Устами… да.

Фыркает Бая тихонько, почти в губы ему фыркает.

— Устами, да, — и она повторяет. — Только вот всё, что устами ты делаешь… здесь рождается.

И спускаются её пальцы лентой шёлковой по подбородку его, по шее, на кадыке чуть задерживаясь, — и ниже, ниже, ниже, к груди самой. Отстраняется Бая слегка, но для того лишь, чтобы ладонь на сердце его положить.

Выкрал Вран из деревни недавно вещь новую — плащ старый, на груди как раз застёгивающийся. Прямо из дома рукодельницы одной выкрал — отнесли ей этот плащ, видимо, чтобы застёжку разболтавшуюся починить, а она его беспечно на лавке и оставила. Плащ — это не тулуп, конечно, но ненавидит всей душой сейчас Вран и плащ этот, и рубаху свою шерстяную, и вообще то, что в целом людям одежда нужна. Дразнит его Бая своим прикосновением, через всю ткань оно Врана иглами резвыми, будоражащими прошивает. А Бая словно и не замечает ничего.