Скользя во тьме

— После того как он увидел Бога ему стало по-настоящему хорошо, и было хорошо около года. А потом стало совсем плохо. Ещё хуже, чем раньше. Потому что в один прекрасный день до него дошло, что больше он Бога не увидит. Ему предстояло прожить всю оставшуюся жизнь — десятилетия, может, лет пятьдесят — и больше не увидеть ничего, кроме того, что он всё время вокруг видел. Того, что мы все видим. Ему стало ещё хреновей, чем если бы он вовсе Бога не видел. Он рассказывал, что в один прекрасный день он просто взбесился — шизанул, начал проклинать всё на свете и крушить у себя в квартире всё подряд. Даже свой стереомагнитофон расколотил. Он понял, что дальше ему придётся жить точно так же — ничего не видя. Без всякой цели. Быть просто комком плоти — скрипеть себе дальше, пить, жрать, гадить, спать, работать.

— Как и всем нам. — Это было первое, что сумел произнести Боб Арктур; каждое слово будто с трудом отрыгивалось.

— Именно так я ему и сказала, — подхватила Донна. — Я это особо подчеркнула. Мы все в одной лодке, и других это не обламывает. А он сказал: «Ты не знаешь, что я видел. Ты просто не знаешь».

Спазм буквально пронизал Боба Арктура. Когда судороги немного отпустили, он выдохнул:

— Он… рассказал, как это выглядело?

— Искры. Целый град искр. Типа как телевизор рванёт. Искры поднимались по стене, летали в воздухе. А весь мир, куда ни глянь, был одно живое существо. И не было ничего случайного: всё на свете соответствовало одно другому и случалось по причине, ради достижения некой цели в будущем. А потом он увидел дверной проём. Примерно неделю он видел его везде — у себя в квартире, на улице, когда шёл или ехал в магазин. Проём всегда был одних и тех же пропорций, очень узкий. Он сказал, что проём был очень… очень приятный. Он именно это слово употребил. Он никогда не пытался туда пройти — просто смотрел на проём, потому что это было до жути приятно. Проём был очерчен ярко-алым и золотым светом, сказал он. Словно искры собрались по геометрическим линиям. А потом, после той недели, он уже никогда в жизни его не видел, и именно это в конце концов так его обломало.

Вскоре Боб Арктур спросил:

— А что было по ту сторону?

— Он сказал, — ответила Донна, — по ту сторону был другой мир. Он мог его видеть.

— И он… так туда и не вошёл?

— Так я же и говорю. Потому он и расколотил к чёртовой матери всё у себя в квартире. Ему даже не пришло в голову туда войти. Ему просто нравился дверной проём, а потом он уже его видеть не мог, и было слишком поздно. Проём открылся для него на несколько дней, а потом закрылся и пропал навеки. Он снова и снова принимал целую кучу ЛСД и этих водорастворимых витаминов, но так больше и не увидел проёма — так никогда и не нашёл нужную комбинацию.

— А что было по ту сторону? — снова спросил Боб Арктур.

— Он сказал, там была вечная ночь.

— Вечная ночь!

— Там был лунный свет и вода — всегда одно и то же. Ничто не менялось и даже не двигалось. Чернильно-чёрная вода и берег — пляж на острове. Он был уверен, что это Греция — Древняя Греция. Он так прикидывал, что дверной проём был слабым звеном во времени и что он видит прошлое. А потом, позднее, когда он уже не мог видеть проёма, он словно без конца катил по шоссе среди всяких грузовиков — и от такой жизни просто осатанел. Он сказал, что не может выносить весь этот шум и суматоху — как все кругом носятся взад-вперёд, лязгают и звенят. Но так или иначе, он не мог прикинуть, зачем ему показали то, что показали. Он всерьёз верил, что это был Бог и что это был дверной проём в следующий мир, но в конечном итоге ничего, кроме каши в голове, это ему не принесло. Дальше он уже просто не выдерживал. Всякий раз, как он с кем-нибудь встречался, он очень скоро начинал рассказывать, как он всё-всё потерял.

— И я тоже, — промолвил Боб Арктур.

— Там, на острове, была женщина. Не так, чтобы совсем женщина — скорее статуя. Он сказал, это была Афродита Киренаикская. Она стояла там в лунном свете — бледно-мраморная и холодная.

— Ему следовало войти в проём, пока у него был шанс.

— У него не было шанса, — возразила Донна. — Это было обещание. Обещание чего-то лучшего. В далёком будущем. Наверное, после того, как он… — Она замялась. — После его смерти.

— Он лопухнулся, — заключил Боб Арктур. — Ты получаешь один шанс — и это всё. — Он снова закрыл глаза от боли, и пот заструился по его лицу. — Хотя откуда палёным мозгам это знать? Что мы вообще знаем? Мы все? Не могу говорить. — Он отвернулся в темноту, дрожа и подёргиваясь.

— Нам просто анонсы показывают, — сказала Донна. Она обняла Боба Арктура и крепко к нему прижалась, покачивая его взад-вперёд. — Чтобы нас поддержать.

— Ты это и пытаешься делать. Со мной, сейчас.