Скользящие души, или Сказки Шварцвальда

Михаэль, стуча зубами от волнения, вновь раскрыл скрученный пергамент и прочел его содержимое до конца.

Регина побледнела.

— Значит, те нелепые слухи об аресте Якова, что я утаила от Птички, — правда. Чем же он прогневил ваших святош?

— Не знаю, матушка. Глупый священник, который передал послание, лишь намекнул на содеянное. По Марцеллю ходят слухи, что богомазом была осквернена икона с божьим ликом.

Регина усмехнулась:

— О, глупость людская… Сотворили себе новых идолов и ради них готовы идти на смерть. Не осознавая, что прежние никуда неделись. — Она встала из-за стола, взяла приемного сына за руки. — Позволь дать тебе совет. Как бы ни задерживала тебя мать, не теряй ни минуты, поезжай следом за Кристиной, безумице грозит беда. Сама того не ведая, она отправилась в логово зверя, притаившегося среди монастырских стен.

Я никогда не открывала тайну, от кого рожден Хассо. Но теперь ты должен знать, Михаэль, каких врагов тебе стоит бояться. Твой молочный брат — сын славного в прошлом человека, позволившего себе властвовать над человеческими судьбами, изменившего нашей любви, посмевшего встать наравне с богами.

Но лишь на время его положение устойчиво, и он об этом знает. Поэтому спешит насладиться властью. Он менял имена, менял обличия, менял одеяния, присягнул ныне новому богу, но, продав лишь раз душу, он никогда не выменяет ее назад. Ледяному каменному сердцу тепло вернется лишь по доброй воле того, кто согласится на неравнозначный обмен. Но, вернув его, предатель станет уязвим и слаб как новорожденное дитя. Сотворенное им зло вмиг сотрет его с лица земли…

Поэтому вряд ли он решится еще раз почувствовать в своей груди стук и тепло человеческого сердца, — последние слова Регина произнесла очень тихо и прерывисто вздохнула, думая о своем. — Поезжай за ней. Если Кристина дорога тебе, прости и помоги… им, если это еще возможно. Обо мне не беспокойся. Я отжила свой срок.

— Матушка!

— Молчи! Я знаю, что говорю. А ты слушай внимательно. Избегай Хассо. Человек в нем умер, осталась волчья суть. И остерегайся высокого мужчины с ярко-голубыми глазами. Не знаю, чью именно личину он ныне избрал, но от него исходит смертельная опасность. Узнать его можно по широкому золотому кольцу, что он носит на правой руке, на котором выгравированы три рунических знака. Но еще хуже, если голубоглазого человека ты встретишь без кольца.

Слушайся своего сердца, сынок, и береги его пуще зеницы ока.

Михаэль не понял:

— Что беречь? Свое сердце?

— Да, и это мой тебе последний завет! Не допусти туда холод. Пока оно горячее, ты живешь. Ты любишь. Ты существуешь. Стоит ему окаменеть, словно бешеная белка побежишь по замкнутому кругу. Как и он.

Михаэль испуганно взглянул на Регину, решив, что та бредит. На длинных черных ресницах ведьмы дрожали слезы. Она впервые не прятала их от своего молочного сына.

Сказка Шварцвальда. Тюрьма

Почтовая повозка, в которой ехала Кристина, обогнула по широкой дуге величественную гору Фельдберг и спустилась в долину Рейна. Перед уставшей женщиной отрылся захватывающий вид на огромный город из красного песчаника, укрывшийся под черепичными крышами, рассеченный пополам извилистой рекой, водная поверхность которой сверкала на солнце словно чешуя приготовившейся к нападению змеи.

Кристина никогда не выезжала из леса дальше Марцелля, и приближающийся город казался ей чудовищным зверем, огромным, пугающим. Уже на подъезде к нему обостренное обоняние уловило бесконечное количество чуждых запахов, вызывающих отвращение и тошноту.

Миновав южные ворота, повозка, подпрыгивая на брусчатке, медленно въехала в Свободный город Фрайбург. Взгляд Кристины упал на небольшую вывеску с изображением красного ревущего медведя, приглашающего уставших путников в трактир. Пустой желудок бедняги сжала голодная судорога: со вчерашнего дня в нем не было ни крошки. Утром ей удалось перекусить в гостевом доме, где она провела ночь. Сейчас солнце приближалось к полудню.

Отвернувшись от многолюдной харчевни, источающей аппетитные запахи, она обратилась к кучеру, прося остановиться недалеко от паломнического приюта, у монастыря Святого Франциска. Старик, опекавший ее все дорогу по просьбе сестры Иоахима, согласно кивнул.

Повозка еле протискивалась сквозь мрачные городские улицы, распугивая снующих прохожих. Теперь Кристина задыхалась от запаха гниющих отходов, валяющихся повсеместно под ногами, и помоев, которые текли по небольшим узким каналам, выдолбленным в мостовой, собираясь в основной канализационный желоб, выведенный за пределы городских стен. Прикрыв нос и рот рукой, она едва сдерживала подступающую рвоту. Кучер сочувственно улыбнулся и спросил:

— Хочешь, я остановлюсь, дитя мое?

Она отрицательно замотала головой и сжалась в три погибели:

— Надо спешить! Потерплю!

Повозка приблизилась к величественному собору. Его остроконечная башня, взметнувшаяся ввысь, казалось, протыкала насквозь низко опустившееся ненастное небо. Вокруг креста, проглядывающего сквозь рваные облака тумана, кружило воронье.