Скользкая дорога

Однажды вечером, накануне дня защиты, мы сидели у меня дома, и Эйзо попросил глянуть его проект. Он принес его с собой в тубусе. Никаких проекций — все должно быть начерчено на бумаге. Что я могу сказать — с листов на меня смотрело идеальное четырехэтажное прямоугольное здание. Такими делали гостиницы веке в двадцать втором в Калифорнии. Практично, красиво и… скучно. Я же для своего проекта позаимствовала структуру шестеренки из старых часов. Все помещения моего двухэтажного здания были равноудалены друг от друга. В центре находились рецепция и приемный покой, от которого можно было моментально добраться до нужного отделения, а закольцованность здания позволяла при необходимости задать для внутренней территории собственные микроклиматические параметры. Я всегда хорошо продумывала не только художественную и техническую части своих проектов, но и сугубо утилитарные свойства объектов. Не буду мучить вас деталями. Когда он увидел мой проект, то протянул: «Мда-а-а». Я тогда сразу и не поняла, то ли ему слишком понравилось, то ли наоборот. В ту ночь я попросила его остаться у меня. В первый раз. У нас даже был хитроумный план — он попрощался с моей мамой, ушел, а потом залез ко мне через окно.

Утром мы пришли на защиту. Первым выступал Эйзо. Он достал свой проект и начал презентацию. Говорил он красиво и артистично, словно пытался впарить набор лазерных насадок для зубного пера. Потом настала моя очередь. Я открыла тубус и первое, что почувствовала, — это ударивший в нос запах кофе. Я достала оттуда залитые коричневые листы… В общем, вы, конечно же, поняли, что никакой защиты тогда у меня не получилось, и Эйзо прошел в ассистенты. Управляющий директор попросил меня не расстраиваться, а потом сказал мне собрать свои вещи и покинуть офис. Эйзо, кстати, после той защиты мне не позвонил и не написал ни разу. Он довольно быстро дослужился там до позиции специалиста, но дальше не продвинулся.

Я не стала говорить маме про то, что сделал Эйзо, а просто сказала, что его проект был лучше, чем мой. Она очень расстроилась, пообещала поговорить с управляющим директором, но я ей запретила это делать. И все же она несколько раз ходила к нему, просила, рассказывала, какая ее доченька умница-разумница, чем в итоге так его достала, что через неделю вещи пришлось собрать и ей. Ничего личного — просто менеджмент. Я бы на его месте так же поступила.

Не буду рассказывать, через что нам с ней тогда пришлось пройти. Тот свой проект я отрисовала заново довольно быстро, и даже нашла в прошлом варианте неточности и устранила их. Кстати, через десять лет после того позорного окончания стажировки «Кайерс-энд-Мист» купили мой проект — эта ветлечебница стоит сейчас в Осаке. Тогда же, после покупки проекта, они предложили мне у себя позицию специалиста, но я им отказала, потому что на моем месте работы условия были не такие уж и плохие. Хотя кого я обманываю. Из-за непрошедшей обиды отказала. Правда, когда через полгода меня позвали уже на позицию ведущего специалиста и за совсем другой гонорар, я согласилась. Управляющий директор был прежний. Много позже мы с ним как-то напились, и я, спрятав гордость, рассказала ему про ту защиту проектов, про поступок Эйзо. Он на удивление ровно к этому отнесся. «А ты бы хотела, чтобы все сложилось иначе?» — спросил он меня. «Нет…» — ответила я, но на самом-то деле, конечно же, я хотела, чтобы все сложилось по-другому! Конечно же, я хотела, чтобы моя мама не повесилась из-за того, что три месяца сидела без работы. И конечно же, я хотела ходить с коллегами в бар после рабочего дня в «Кайерс-энд-Мист», а не мчаться после двенадцатичасовой смены в клининговой зоне представительства Палаты на другой конец города, чтобы в частном порядке натаскать школьника на поступление в архитектурный.

Каково же было мое потрясение, когда в составе команды, которой я пришла руководить в «Кайерс-энд-Мист», оказался Эйзо. Лицо было все такое же красивое, а вот фигуру годы не пожалели. Перед командой была поставлена задача по реконструкции офиса юридической фирмы «Мари Моррисон ЭлЭлПи» в Токио, который располагался на девяносто восьмом и девяносто девятом этажах башни «Ле». Меня поражало, что Эйзо вел себя со мной как ни в чем не бывало. Знаете, есть такая порода людей, которые могут создать себе миф со своей собственной правдой и свято в него уверовать, и это был его случай. Но во мне кипела злоба! Если бы не его подлая подножка, не десять пропущенных из-за него лет, кто знает, кем бы я была сейчас в «Кайерс-энд-Мист»! Уж точно не каким-то там ведущим специалистом…

Однажды, на дне рождения бюро, я позволила себе выпить лишнего. Это случилось на глазах у всей фирмы, у всех одиннадцати человек. Я встала из-за стола, чтобы налить себе кофе, и спросила коллег, захватить ли кому-нибудь чашечку. Эйзо попросил. Я взяла чашку, подошла к нему и вылила кофе ему на голову. Конечно, он начал орать — и от возмущения, и от унижения, и от боли, разумеется, тоже. А я на него рявкнула: «Лучше б тогда ты мне вылил кофе на голову, а не в тубус!»