Скользкий

Подтеревшись, я застегнул джинсы и прислушался. Ушли? Вроде. Надо возвращаться. Надеюсь, на мое отсутствие никто внимания не обратил. Потому как, если Гриша или дядя Женя что-то заподозрят… Насчет "крота" их намерения сомнений не оставляли. Зафиксирует утром Ялтин острую сердечную недостаточность от перепадов магического напряжения и все дела.

— А Гриша где? — спросил я, наткнувшись у самого входа в наш подвал на Димитрия, рядом с которым стояли набычившиеся близнецы. При моем появлении Первый потянул за руку Второго, и они отошли к своим вещам.

— Окрестности с Мельниковым проверяет. — Искоса взглянув на меня, парень вышел в коридор.

И что здесь произошло? Непонятненько. Да ну и хрен с ними. Не до них. Мысли носились в голове, как бешеные тараканы: без всякого толку и по кругу. Это подстава, подстава, подстава…

Стой, почему подстава? Больше на отвлекающий маневр похоже. Поэтому и набрали в нашу группу с миру по нитке — чтобы хоть один засланным казачком оказался. Получается, собирались сливать через нашу группу дезу о планах Ильи. Если все правильно расслышал, планировалось что-то серьезное и вовсе не нашими силами, а командой проверенных товарищей. Но не срослось… Лучше бы срослось — как бы нас завтра в самое пекло не кинули. Мы ж не сработались еще ни фига.

Интересно, а кто стукачок? Да кто угодно. Димитрий — агент Братства. Ялтин — Гимназии. Вера — Лиги. Напалм — чей угодно. Близнецы, скорее всего, не при делах — простой балласт. А я? Балласт, небольшой штришок для придания этой авантюре убедительности или потенциальный канал для слива информации? Что, если Илья меня так на Ворона натравливал вовсе не из-за "сапфирового инея"? Ведь как получается: мы ищем производителей мозговертов, Ворон тоже пытается на них выйти. Илья решил, что меня так легко купить? Вопрос…

— Не нравится мне здесь, — поежилась Вера, когда я присел рядом. — Зачем мы здесь остались? А если кто-то выжил?

— Колдун обо все позаботился, — вздохнул я. Не то, чтобы у меня была уверенность в этом на все сто, но другое место для ночлега искать уже поздно.

— Ты видел, какие они страшные? Откуда такие только берутся?

— Мутации, — прикрыл я от едкого дыма глаза ладонью. — Ты же слышала, что Ялтин про городские стены сказал? И то те, у кого предрасположенность или сопротивляемость низкая, от мутаций не застрахованы. А эти тут сколько жили…

— Неужели везде так?

— Почему везде? Где местные сами защиту поставили, где в Форте разные средства закупают. Ну, и зелья всякие для вывода из организма магической дряни пьют.

— Страшно. И мы так можем?

— Да не думай ты об этом, — посоветовал я. — Мы в Патруле сколько в рейдах пропадали и то на моей памяти только двое в Черный квадрат загремели.

— Куда?

— Это Гетто так называется — Черный квадрат.

— А! Те на митинге? А для чего Гетто, вообще, нужно?

— Ты сама как думаешь? — я вытащил нож из чехла и посмотрел, насколько хорошо очистил его от крови.

— Ну… согнать всех туда, чтобы глаза не мозолили. — Девушка дождалась, пока я уберу нож, и прижалась ко мне плечом.

— И это тоже. Но в первую очередь для безопасности самих уродов. Большинство из них ни прокормить, ни защитить себя не могут. А в Гетто и еду завозят, и бандам туда ходу нет.

— Их же не выпускают оттуда! Они там, как в тюрьме!

— Тех, которые не заразные — выпускают. Карантин для заразных. Ну и чтоб местные туда не лезли.

— Ужас! Почему люди не могут оставить их в покое?

— Как сказал один мой знакомый, царствие ему небесное: "Уродов никто не любит", — немного перефразировал я слова Обрубка.

— Но за что?

— За вызывающие отвращение увечья, бесплатную кормежку, страх…

— Страх?

— Страх стать такими же, как они. Большинство людей не любят, когда им напоминают о неприятном. Будто, если о чем-то не думать, это тебя не коснется.

— И ты боишься?

— И я боюсь.

— Ты чего-то боишься? — Напалм присел с противоположной стороны очага и положил на колени разряженный пистолет. — А я-то думал, что ты совсем отмороженный. Поэтому и прозвище такое.

— Не угадал, — улыбнулся я. — Я — Лед, а не Отморозок.

— Действительно, а отчего такое странное прозвище? — поинтересовалась Вера.

— Не знаешь, как прозвища придумываются, что ли? — словно почувствовав, что мне неприятен этот вопрос, рассмеялся Напалм и достал из сумки шомпол. — Вот так посмотришь на человека и сразу становится ясно, что Хан никакой не Хан, а Шнырь. Дядя Женя — Боцман. Димитрий — Угрюмый. У Гриши его прозвище на лице написано. Первый и Второй — Амбал Один и Амбал Два. Илья тот вот Крендель.

— А я? — кокетливо повела плечом девушка.

— Краля, — не задумываясь, ответил пиромант и приступил к чистке пистолета.

— Ну, спасибо, — надула губки Вера.

— Слушай, у тебя аркебуза какого калибра? — оценил я внушительные размеры пистолета. — Шестого или четвертого?

— Да кто ж его мерил? — Напалм отложил в сторону шомпол. — Но любой доспех и амулет на раз пробивает.