Скопин-Шуйский. Похищение престола

— Я не обижусь, князь. В молодости б оскорбился, а ныне… Тогда спрошу тебя, а Псков разве не новгородский пригород. А? Вот то-то. И тоже Дмитрию Ивановичу присягнул. А воевода вологодский Никита Пушкин, а костромской воевода князь Мосальский, в Суздали Федор Плещеев, во Владимире — старой столице — Вельяминов Мирон Андреевич тоже все присягнули Дмитрию Ивановичу. Все. Понимаешь, все. Почему я — Салтыков должен быть белой вороной?

— Но Новгород… Вы же подчинены Новгороду, Михаил Глебович.

— А-а, в Новгороде тоже все на волоске висит, зря, что ли, вы ушли оттуда? Мишка Татищев рано или поздно переметнется.

— Почему вы так думаете?

— Хых. У него ж не две головы, он видит, чья берет. А берет наша, князь Михаил, как это ни прискорбно вам слышать.

— Вы явно хотите поссориться, Михаил Глебович.

— Я? С чего вы взяли? Давайте еще по чарке примем.

Салтыков опять наполнил кружки.

— Ну за то, чтоб нам не поссориться, Михаил Васильевич. — Воевода залпом опорожнил свою кружку, крякнул удовлетворенно: — Знаете, Миша… Позвольте вас Мишей звать, вы мне все ж в сыновья годитесь?

— Ради Бога, Михаил Глебович.

— Так вот… о чем я хотел? Да. Вот. Я, Миша, знавал вашего отца, князя Василия. Замечательной души был человек, отзывчивый, смелый, правдивый. Ты на него чем-то похож. Ей-ей. А вот дядя твой Василий Иванович — царь нонешний, змея подколодная. Он, если надо, и через тебя переступит. Не обижайся, Миша. Неужто он не видит, что от него вся земля отворачивается, что несчастливо царство его. Ему б по-доброму положить посох, снять корону и сказать: «Простите, православные, не годен я царствовать над вами, отпустите в монастырь, грехи замаливать». Так нет же. Он вцепился в этот посох и корону, как клещ, тройкой не отдерешь. Он же всю Русь в пропасть тянет, Миша. Всех нас. Ты думаешь, отчего все города Тушинскому царю присягают? Не оттого, что его любят, нет, многие его и доен не видели. А оттого, что царя Василия ненавидят. И считают — Дмитрий хуже не будет. Потому что с дядей твоим мы докатились дальше некуда. Ну как ты считаешь, Миша? Не прав я?

— Может, вы в чем-то и правы, Михаил Глебович, но я считаю, коли царь плох, служить надо отчине. Не ему. А раз он венчан на царство, помазан, куда деваться? Вон митрополит Гермоген ругается с царем — пыль до потолка, а против него слова не скажет. Напротив, всегда на его защиту встает.

— Ну иереям так положено. Как он будет против его, если сам на царство венчал? Они теперь — царь с патриархом — одной веревочкой повязаны, один тонуть начнет — второго за собой на дно утянет.

Провожал Скопина-Шуйского воевода Салтыков перед вечером лично до самого причала. Увидев, в какую посудину нацеливается сесть гость, закричал чухонцу:

— А ну пшел отсюда со своей душегубкой. Ивлев, немедленно проводи князя на моей яхте. Да вели отсалютовать.

Когда князь уже был на воеводской яхте на средине реки, со стен крепости раскатисто грохнуло три пушечных выстрела. Салют.

2. Вечевой суд

Новгородцы во главе с тысяцким Мишиничем отыскали-таки на Неве Скопина-Шуйского.

— Мы по твою милость, Михаил Васильевич. На вече приговорили звать тебя, — сказал тысяцкий.

— А как же мятеж, который мне путь указал?

— Потушен, князь. Сам митрополит Исидор взялся за мятежников, пригрозил отлучением. Главных крикунов в Волхов с моста скинули. Успокоились. Митрополит и послал нас за тобой. Не держи сердца на Новгород.

— Ладно. Чего уж там. Говори, какие новости?

— Пришел с полком воевода Вышеславский в твое распоряжение. Пожаловали и шведы.

— А Головин вернулся?

— Ну они с королевским секретарем прибыли.

— Уж не от этого ли Новгород угомонился?

— Нет, Михаил Васильевич, он еще до них утихомирился.

— А как Псков?

— Псковичи того более озлились: мы, говорят, всегда с имя воевали, супротивничали, никакого мира давать им не собираемся.

— Значит, верны Вору остались?

— Они уже и Шереметева выгнали, воеводой у них тушинец Плещеев, его прямо с дружиной в город впустили.

— Плохо дело. Псков из-под руки Новгорода выскользнул. Плохо.

— Да уж ничего хорошего, — согласился тысяцкий. В Новгороде Скопина ждал уже с нетерпением Головин, вернувшийся из Швеции с королевским секретарем Монсом Мартинзоном.

— Знакомься, Михаил Васильевич, это Мойша Мартыныч — королевский секретарь. С ним и будем договариваться.

— Я очень рад иметь знакомств с князь Скопин, — с достоинством поклонился Мартинзон. — Мой король готоф вам помогаль.

— Какие силы обещает нам король? — спросил Скопин.

— Как только мы с вами заключаль договор, к вам прибудет генераль Делагарди с пять тыщ храбрых зольдат.

«Маловато», — подумал Скопин, но вслух сказал:

— Это приятная новость, Мойша Мартынович.

— За эту приятность, — заметил Головин, — с нас требуют 32 тысячи рублей, Михаил Васильевич.

— Ну что ж, за «храбрых зольдат» заплатим и столько.

— Но еще не в зачет мы должны дать Швеции 5 тысяч рублей.

— Не в зачет? Это как понимать, Мойша Мартынович?

— Ну это, если вам станет надо еще зольдат, его величество отпустит сколько угодно и уже безденежно.

— Безденежно? — удивился Скопин.