Скопин-Шуйский. Похищение престола

Сапега, помнивший, что в Троице его ждет свежая 5-тысячная дружина русских, как доложил накануне лазутчик, решил не испытывать судьбу. Собрав остатки изрядно потрепанного воинства, он повел его на Дмитров, много севернее минуя Троицу. Этот путь бегства врага и не смог предугадать князь Скопин.

Воспрянувший духом гарнизон Троицы, сразу увеличившийся на пятьсот воинов, зарядил все, что только могло стрелять, и стал ждать отступающих поляков Сапеги. Они не являлись, и уж Валуев стал беспокоиться: «Что-то не получилось у Михаила Васильевича. Сапеги-то нет».

Но вот 12 января в стане поляков, окружавших монастырь, началась какая-то беготня. Долгорукий-Роща призвал к себе казака Перстня:

— Данила, сбегай к своим, узнай, что случилось. — Перстень понял, что воевода не хочет рисковать своим воином и посылает его почти на верную гибель: «Хочет схарчить меня полякам. Ну дудки!»

— Дайте мне коня, Григорий Борисович.

— Откуда я тебе возьму? Их всех съели.

— А из валуевских.

Перстень пулей вылетел из ворот монастыря, и все находившиеся на стенах наблюдали за ним, перебрасываясь время от времени фразами:

— Эк завился. А? Небось радехонек, вырвался.

— Воевода маху дал, отпустил да еще коня подарил.

— Говорят, на разведку послал.

— Дожидайся, он те разведает.

— Думаешь, не воротится?

— Он что, дурак? Конечно, не вернется. Казак, чего с него взять.

Но было видно, как всадник, почти нигде не останавливаясь, скакал по лагерю осаждавших: от батареи к батареи, от землянок к шатрам. И, сделав огромную дугу, повернул к крепости. И летел к ней, нахлестывая и без того стлавшегося в намете коня. И никто не гнался за ним.

— Открывай ворота, он ворочается, — вскричало сразу несколько человек.

Данила влетел на взмыленном коне во двор обители, закричал громко:

— Где Григорий Борисович?

— Я здесь, Данила, — отозвался Долгорукий с башни.

— Григорий Борисович, Сапега разгромлен, бежал в Дмитров. Открывай огонь по этим, они уже в портки кладут.

14. Бегство царицы

Пан Казимирский появился в доме Марины с таинственным видом и первым делом справился:

— Ваше величество, нет ли возле вас посторонних?

— Нет, — отвечала Марина, почувствовав в госте доброжелателя.

— Я привез вам письмо от вашего мужа, государя Дмитрия Ивановича.

— Из Калуги?

— Да, да. Только, пожалуйста, говорите тише, не ровен час кто услышит.

— Давайте сюда письмо.

Казимирский достал из-за пазухи несколько пакетов, перебрал их, нашел искомый.

— Вот ваш, — подал Марине.

Та обратила внимание, что руки при этом у пана дрожали, невольно подумала: «Трусит гостенек-то».

— Только, пожалуйста, никому ни-ни, ваше величество.

— А те кому? — поинтересовалась Марина, кивнув на другие пакеты.

— Этим… разным… другим, — замямлил Казимирский.

— Рожинскому?

— О нет, на него государь в великом гневе. Позвольте удалиться, ваше величество. И если что, я вам ничего не передавал. — Казимирский попятился к двери.

— Да, да, — кивнула Марина, надрывая пакет. — Я поняла.

«Дорогая женушка…» — прочла Марина и изморщилась: «Мужлан, грубиян, забывает, кто я есть». В это время за дверью послышались крики, какая-то возня. Почуяв неладное, Марина сунула письмо за ворот нижней сорочки, и в горницу тут же влетел Рожинский.

— Ну! Говори, что этот мерзавец тебе передал?

— Как вы смеете врываться без позволения, — возмутилась Марина, но гетман ровно и не слышал этого:

— Тебя спрашивают, что он тебе передал?

— Я не желаю с вами разговаривать, вы не умеете себя вести.

— Н-ну ладно. — Рожинский прошел к кровати, бесцеремонно откинул подушку, потом оглядел туалетный столик Марины, столкнул какую-то склянку.

— Где письмо?

— Какое письмо?

— Которое вам передал Казимирский.

— Ничего он мне не передавал.

— Тогда зачем он к вам заходил?

— Он передал от мужа… поклон и что он зовет меня к себе.

— Так вот, милая. — Рожинский остановился перед Мариной и, выбросив указательный палец едва ли не к лицу ее, отчеканил: — Никуда ты не поедешь. Слышишь? А твоего муженька я скоро представлю тебе. Я приведу его сюда в Тушино, как бычка на веревочке. Поняла?

Круто повернулся и вышел, гремя саблей. В горницу заглянула Казановская, сказала сочувственно:

— И это ясновельможный пан.

— Это хам, а не пан, — ответила Марина. — Выгляни, Варя, ушли они?

— Да. Ушли. И уволокли бедного пана Казимирского.

— Оденься. Постой на улице, покарауль, чтоб кто не влетел незваным.

— Хорошо, ваше величество.

По уходе Казановской Марина наконец достала письмо мужа, развернула: «Дорогая женушка! Я наконец в Калуге, принят с великой честью. То, что над нами вытворял Рожинский, этот самопровозглашенный гетман, не должно быть прощено. Я решил казнить его сразу же, как только армия придет ко мне. Казнить всех, кто изменил нам: и русских, и поляков. Только так мы сможем навести порядок в нашей державе. С этим письмом я отправляю приказ преданным нам людям, они арестуют Рожинского и приведут сюда ко мне с войском. Надеюсь, и ты приедешь с ними, ко мне уже прибыл князь Шаховской из Царева Займища. Доверяйся только казакам, поляки и русские предадут».