— Да, да, в подмогу, — отвечал атаман, все более и более убеждаясь, что стародубский царь пока не силен и вряд ли сможет помочь Туле.
В царском дворце о двух горницах он увидел трех молодых людей, с аппетитом наворачивающих из горшков гречневую кашу. Все трое повернули головы к вошедшему гостю. «Который же из них царь?» — подумал Заруцкий. Но тут сидевший в торце стола русый парень сказал:
— А вот ко мне и казаки пожаловали.
Заруцкий догадался: «Царь» и, поклонившись, молвил:
— Да, ваше величество, я атаман Заруцкий Иван Мартынович, послан к вам из Тулы царевичем Петром Федоровичем просить у вас помощи.
— Что? Зажал вас там Шуйский?
— Зажал, ваше величество. Еще как зажал, дышать нечем. На вас только и надежа.
— Ты сколько сабель привел?
— Около двухсот.
— Ну вот. А у меня где-то около тысячи еще и необученных ратников. Сколько у Шуйского?
— Сто тысяч, государь.
— Вот и рассуди, чем же я могу помочь Туле?
— Да я уж думал об этом, проезжая по городу, — вздохнул Заруцкий.
— Но не журись, атаман, лучше садись с нами за стол. Гаврила, принеси атаману горшок каши ну и корчагу с горилкой. Надо обмыть пополнение моей армии. А? Иван Мартынович, ты ж остаешься с нами?
— Наверно, останусь.
— Не наверно, а точно. Тула все равно накроется. А мы, вот подкопится народишко, пойдем Брянск добывать, а там и на Москву.
Царь сам наполнил кружки горилкой. Спросил:
— За что выпьем, атаман?
— За что велишь, государь.
— Ты, Заруцкий, возьмешь команду над всей моей конницей. Вот за это и выпьем.
Осажденные в Туле после отправки Заруцкого стали считать дни: «Туда три дня, оттуда — три, в общем через неделю должен явиться Дмитрий Иванович». Но прошла неделя, вторая, минул и месяц, а из Стародуба ни слуху ни духу ни об атамане, ни о государе.
А между тем съестные припасы кончались. Уже к сентябрю в городе было съедено все живое — кошки, собаки, вороны, не говоря уже о домашней живности. С курами, свиньями еще летом управились. Добрались и до коней, которых и кормить стало нечем.
Шуйский, зная о трудностях у осажденных с питанием, несколько раз предлагал им сдаться «на милость победителя», но всякий раз получал отказ.
Царь спешил покончить с тульскими ворами не только из-за того, что на Брянщине явился новый Дмитрий (который уж?), но из-за того, что в Москве ждала его невеста Мария Петровна Буйносова, сговоренная за Шуйского еще при Лжедмитрии. Свадьба все откладывалась из-за непомерной занятости жениха. Но ведь надо ж когда-то жениться, он, чай, давно не молоденький — 60 уж стукнуло, да и невеста не девочка. Уж отец ее, князь Буйносов Петр Иванович, так ждавший свадьбы своей любимицы, сложил голову в Путивле от рук самозваного царевича Петра. Пора, пора жениться: «Вот Тулу возьму, вернусь с победой и за свадебку».
Так царь отписал в Москву заждавшейся невесте. К октябрю, когда ветром-листодером оборвало почти все листья с дерев, когда из Тулы густо побежали перебежчики, Шуйский потерял терпение:
— Вот сукины дети, возьму Тулу, всех в «воду пересажаю».
И тут в один из дней явился к царю улыбающийся Скопин-Шуйский, приведя с собой невзрачного мужичонку. Шуйский как раз сидел с боярами, думал.
— Государь, — заговорил Скопин, — може, и не ко времени, но дело весьма важное. Выслушай вот сего мужа, сына боярского Кравкова. Говори, Фома.
Но Кравков начал говорить, когда сам царь позволил:
— Мы слушаем тебя.
— Государь, я знаю, как заставить Тулу сдаться.
— Ну-ну, — заинтересованно молвил царь.
— Надо ее подтопить.
— Подтопить? Каким образом?
— Надо на Упе ниже города устроить плотину и вода затопит весь город.
— Ты что, братец, всерьез? — усмехнулся Шуйский.
— Всерьез, государь, — отвечал Кравков.
Кто-то из бояр засмеялся, и это оказалось заразительным, даже царь не удержался. Смеялась вся Дума.
— Ну и выдумщик ты, Кравков, ну и выдумщик. — Шуйский взглянул на Скопина: — Где ты его откопал, Михаил Васильевич?
— Он в моей дружине, государь.
— Веселый парень, ничего не скажешь. Пусть идет.
Кравков ушел, князь Скопин остался. Досидел до конца совещания, а когда бояре разошлись, подступил к Шуйскому:
— Василий Иванович, а что, если попробовать?
— Чего попробовать?
— Ну устроить плотину на Упе.
— Миша, ты что, всерьез думаешь, что мы подтопим Тулу?
— Не знаю. Но Кравков божится, что, если все ратники принесут и кинут по мешку земли туда, где он укажет, вода подымется и затопит Тулу.
— Но это же смешно, Миша.
— А мне отчего-то не смешно, Василий Иванович. Давайте попробуем. Любому воину наполнить один мешок и часу достанет. Нам одного дня хватит свершить это. Позволь, Василий Иванович.
— Ты возьмешься за это?
— Возьмусь.
— Ладно. Сколь месяцев проторчали тут, один день ничего не решает. Возьмись, Миша. Но если не получится, я твоему Фоме велю ввалить сотню плетей.
На том и порешили. Воротившись к себе, Скопин отыскал приунывшего Кравкова.
— Ну что, Фома, царь разрешил строить плотину.
— Да?! — расцвел сын боярский.
— Да. Но учти, сказал, что, если не получится, велит всыпать тебе плетей.
— Получится, Михаил Васильевич, обязательно получится.
— Ну вот с завтрева — командуй, Фома, всей армией командуй.