Скопин-Шуйский

Посоветоваться Скопину было не с кем. Семен Головин, конечно, верный соработник и смелый воин, но здесь нужен человек, опытный в сражениях иного рода. Может быть, Якоб Делагарди? Этот хитрый лис хоть и молод, а многое уже повидать успел, — но он все больше со своими воеводами совещается или новые условия по оплате выдвигает. Видно, инструкции короля своего выполняет — что ни день, гонцы письма ему привозят из Выборга. Да и боялся Скопин довериться кому-либо; в свое время они с матерью пострадали от доноса во времена Бориса Годунова — едва не погибли, а всему виной были неосторожно сказанные слова о царской семье. Но необходимость открыть кому-нибудь сердце в трудную минуту, помочь разрешить сомнения — такая естественная человеческая потребность — одолевала Скопина и требовала своего разрешения.

Помог, как всегда, случай. Услышал он от одного из своих воевод рассказ об удивительном старце, который подвизался в Борисоглебском монастыре под Ростовом. Старец тот еще в детстве удивлял всех окружающих, и своих родителей в том числе. Однажды, когда ему было шесть лет, он слушал рассказ о преподобном Макарии Калязинском — Калязинский монастырь располагался рядом с тем селом, где жил мальчик, — и неожиданно горячо воскликнул: «И я стану монахом!» Повзрослев, он действительно принял постриг и много лет жил в монастыре Святых Бориса и Глеба на реке Устье близ Ростова. Там он неустанно молился, держал строгий пост, не пил хмельного, и в жару, и в холод ходил босой и носил на себе ветхое рубище, а под ним — тяжеленные железные вериги для смирения плоти. Руки его никогда не оставались праздными: он шил одежду для нищих, вязал власяницы. Много он претерпел насмешек и поруганий от братии монастыря и даже от игумена; случалось, изгоняли его, и тогда уходил он в другую ростовскую обитель, но все же местом его спасения стал Борисоглебский монастырь. Жил он не вместе с братией, а в затворе, где молился неисходно, как иноки древних времен в пещерах, — да и келья его, тесная и узкая, и впрямь напоминала пещеру или гроб.

За такие подвиги дал ему Господь удивительный дар прозорливости: видеть духовными очами то, что другим людям неведомо, потому из многих городов приходили к нему люди за благословением и даже старцы из далеких монастырей.

Говорили, что однажды во сне — а спал старец, обвязанный железной цепью, лишь час-два за ночь — ему было страшное видение: град Москву в 117-м году от Сотворения мира (то есть в 1609-м) захватили поляки, все царство русское пожгли, а народ посекли и пленили. Заплакал старец и решил идти в Москву, известить о том царя Василия. Царь его принял, выслушал, но удивился его босым ногам и веригам, а царица Марья полотенца вышитые стала старцу дарить. Старец ничего не принял, сказал: «Я приехал не за подарками, а возвестить тебе правду». Побывали и поляки в монастыре преподобного, когда из-под Калязина отошли, и к затворнику Иринарху заходил сам гетман Сапега в келью. «За какого царя, — спрашивал, — ты, старец, молишься?» Но затворник нисколько его не убоялся: «Я в России рожден и крещен, — отвечал старец, — и за русского царя Бога молю». Посмотрел Сапега на узкую, как могила, келью старца, из которой и взять-то нечего, подивился его веригам железным, а еще более стойкости духовной и сказал своим воинам: «Правда есть в батьке велика: в коей земле жити, тому царю и прямити». И не посмел никто тронуть старца Иринарха, хотя монастырь тот поляки и разграбили. Сапеге же старец посоветовал не только что из Ростова, но из Русской земли вовсе уйти как можно скорее и вернуться на родину — иначе примет он здесь смерть.

Рассказ о борисоглебском затворнике Скопин уже слышал в Москве от матери, а сейчас, оказавшись рядом с Ростовом, еще больше утвердился в своем желании получить совет и благословение старца. На следующее утро он отправил верного человека в Борисоглебский монастырь, наказав сказать слово в слово: «Боярин и воевода князь Михайло Скопин просит у тебя, отче, благословение». Вскоре его человек вернулся. Старец, сказал он, жив, из кельи своей по-прежнему не выходит, молится денно и нощно о спасении России от бед, а монастырь сильно разорен, братия мала. Но Скопину он велел передать просфору и свое благословение: «Дерзай, Бог поможет ти!»^[546]

С этого времени сомнения уже более не одолевали Скопина, дерзновения ему было не занимать, теперь он твердо знал, куда ему следует идти вместе с войском, и дела его после того явно пошли в гору. Наконец, пришел к нему «в сход» воевода Федор Шереметев со своей ратью, набранной в волжских городах, — а это шесть тысяч человек^[547]. Теперь войско Скопина насчитывало уже 18 тысяч^[548], и наемники в нем были каплей в море. С такими силами можно и в бой идти!