Скорая развязка

П ы л а е в. Родина ждет от нас топлива, а он, понимаешь, спрашивает. Офонарел ты, Палкин. Бывай. (Выключает селектор.) Плебеи — всю жизнь ходят ощупью. Дали бы этому председателю отповедь на месте — и мне бы легче говорить с ним. А то: «Народ, народ». В конечном-то счете я ему, этому народу, буду светить, а не ты, лесной человек. Леший попросту. Кто поймет меня — двух шагов не дошел до нефти? Разве затем меня послали, чтобы я сидел тут в теплой избе, у керосиновой лампы? Испугался ты за себя перед маленькой правдой факта, Роман Пылаев. Значит, не понял стратегию эпохи. Да нет, вздор, все вздор. Будет нефть в самое кратчайшее время — если даже это будет связано с риском. Как там у Кутузова-то? «Уступая Москву, навлекаю на себя великий гнев народа, но во имя спасения Отечества жертвую собою и приказываю отступить». Вот она, и вера, и правда!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Большая комната в доме Ведуновых. Русская печь с медным отдушником. Слева дверь в другую комнату. Справа два окна во двор. На подоконниках цветы.

Г а л я  поливает цветы. Д а р ь я  С о ф р о н о в н а  вяжет чулок, сидя у стола.

Входит  В е р а.

В е р а. Даже и не верится, что в нашем тихом углу появились живые люди.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Пришлый народ — пьянки да драки. Воровство пойдет. Без замков жили.

В е р а. И пусть. Мир не без грехов. Пусть пьянки, пусть драки, но только не тишина, от которой криком кричать охота. Мамаша, вы уберите с окон свою герань. Это первый признак мещанства.

Д а р ь я  С о ф р о н о в н а. Можно и убрать. (Ворчливо.) А по мне, стой бы она да стой. Зима у нас долгая, а герань и зимой зеленью порадует. Как без нее. Холодно совсем. (Уходит.)

В е р а. Милая сестричка, Галочка, поверь мне, что-то должно случиться. Вернее, случилось уже. А не надо бы. Не надо. Слушай, даже удивительно. Будто кто нашептывает: жди вот, жди. Спуталось у меня все… Начальника партии Пылаева я, оказывается, знаю. Знакомы мы с ним.

Г а л я. С этим самым Пылаевым, что ли?

В е р а. Да вот с ним. Уж какой день я вся не своя. Я подозревала, что это он, и боялась. Боялась. Я утихла, смирилась, и Иван — он мягкий, спокойный — легко мне с ним. И вдруг как божья кара на мою голову. И хочу чего-то, и боюсь, и зову, и проклинаю, и никто не пособит, да и не нужна мне ничья помощь. А тут как-то дай, думаю, пройдусь по ихнему лагерю. И увидела. И он, по-моему, увидел, узнал.

Г а л я. Пылаев?

В е р а. Все тот же. А я погибаю. Нет, Иван поймет меня и поможет. Если бы не Иван с его мягкой, любящей душой, я бы зачахла здесь, погибла. И вдруг… Как сейчас помню, был вечер нашего факультета, и он пригласил меня танцевать. Это и у вас, наверное, так: горняки, политехники — на вечера все в педагогический. Еще бы, ярмарка невест. Роман Пылаев. Высота. Боже мой. Что-то мы с ним говорили — не помню. Но в памяти осталось: любил и умел показаться. Однако и молодец был, чего уж там: все у него ловко, красиво, со вкусом. Что ни слово, то и к месту. И стихи читал: «Я земной шар весь обойду…» А сам такой большой, широкий, глаза открытые, лихие, дерзкие. Все, помню, думала: даст же бог! Кажется, поведет рукой — и все расступятся. Он в тот год кончил институт, а я была всего лишь второкурсницей… Вот и весь роман. Он небось и думать-то забыл. А мне потом как-то не везло на людей. Все серость. Потому, может, и запомнился. Как я хотела, чтобы он позвал меня с собой в дорогу! Глупая была… Да что была. Я и сейчас…

Г а л я. Что же дальше-то? Вера?

В е р а (не сразу). Не знаю, Галка. Ничего не знаю. Вроде все как-то изменилось… Или изменится. (После паузы.) Вот и говорю — не женское это дело — директорство. (Убирает комнату.) Летом, когда всякому захребетнику отдых, ты мечешься с дровами, ремонтом, покосом. Школа в двух зданиях. Все гниет, все валится, а у тебя ни денег, ни рабочих. С каждым рядись, каждого упрашивай, как нищий. Фу, какое противное слово. Поехала в делянку принимать дрова, а рубщик Хабизов как их наклал: через поленницу шапка пролетит. Распушил кладенку. А я его распушила. Потом пришлось уговаривать, чтоб не бросил работу. Сама взялась за пилу. Хвалю его, а сама думаю: на кой черт ты мне нужен. Вот так. Да, что ж я еще хотела? В район вот надо ехать, математика выколачивать. Весной как-то прихожу в школу — письмо из милиции: учитель математики Митяев задержан на базаре в пьяном виде. Ездил в район костюм шить. Пришлось уволить. Сейчас математика в школе нет. А где его взять? Не больно к нам едут: триста верст от железной дороги. Да и ребята трудные, мало развитые. От пня, как здесь говорят. Вот и собачиться здесь научилась. Курить.

Г а л я. Но Иван Павлович, он же помогает тебе.