Скорбь Сатаны

– Давайте поговорим вот о чем, – сказал он. – Полагаю, что в настоящее время друга лучше, чем я, у вас нет, а мир я знаю куда лучше вашего. Как вы собираетесь жить дальше? Иными словами, как вы намерены распорядиться своим состоянием?

Я усмехнулся.

– Ну, на постройку церквей или благоустройство больниц я тратиться не собираюсь. О бесплатной библиотеке тоже не может быть и речи, поскольку все эти заведения служат распространению инфекционных заболеваний, а управляются они комитетом местных бакалейщиков, возомнивших, будто они разбираются в литературе. Мой дорогой князь Риманез, я намереваюсь тратить деньги в собственное удовольствие, и смею сказать, что найду множество способов это сделать.

Риманез разогнал сигарный дым взмахом руки, и сквозь бледно-серую пелену сверкнули его необычайно яркие черные глаза.

– Ваши деньги способны сделать счастливыми сотни обездоленных, – заметил он.

– В первую очередь я думаю о своей счастливой доле, – беспечно откликнулся я. – Вероятно, вы сочтете меня эгоистом, так как я знаю, что вы филантроп; однако к последним я не принадлежу.

Он по-прежнему пристально смотрел на меня.

– Вы могли бы помочь своим собратьям по перу…

Я оборвал его решительным жестом.

– Друг мой, этому не бывать, даже если разверзнутся небеса! Мои собратья по перу при каждом удобном случае стремились втоптать меня в грязь, делая все возможное, чтобы я прозябал в нищете, и теперь настал мой черед: как и мне, им не видать ни милосердия, ни помощи, ни жалости!

– Как сладко отмщение! – напыщенно произнес он. – Могу посоветовать вам открыть высококлассный журнал ценой в полкроны.

– Зачем?

– И вы еще спрашиваете? Только подумайте о том удовольствии, что ждет вас, когда вы будете беспощадно отвергать рукописи ваших врагов! Швырять их письма в корзину для бумаги, отсылать обратно их стихи, рассказы, политические статьи, да что угодно – с пометкой: «Возвращаю с благодарностью» или «Это не соответствует нашим стандартам» на обороте! Язвить соперника клинком анонимной критики! Радость воющего дикаря с двумя десятками скальпов на поясе ничто в сравнении с этим! Мне доводилось быть издателем, и мне знакомо это чувство!

Меня рассмешила столь необычная откровенность.

– Думаю, что вы правы, за месть я могу взяться с усердием! Но руководство журналом принесет мне слишком много проблем и свяжет по рукам и ногам.

– Так не руководите им! Следуйте примеру всех крупных издателей, оставьте дела, как они, и получайте прибыль! Главного редактора ведущего ежедневника днем с огнем не сыщешь – можно лишь пообщаться с его заместителем. Сам же искомый, согласно времени года, в Аскоте, в Шотландии, в Ньюмаркете или зимует в Египте – он должен отвечать за все в своем издании, но обыкновенно совершенно в нем не разбирается. Он опирается на своих «подчиненных» – иногда этот костыль весьма дурного сорта, и когда у «подчиненных» затруднения, они выходят из положения, говоря, что не могут решить вопрос в отсутствие главного редактора. Тем временем последний где-то далеко, и в ус не дует. Дурачить публику подобным образом можно сколь угодно долго.

– Можно, но я бы не смог. Я бы не стал бросать дела. Я считаю, что следует все делать усердно.

– Как и я! – живо подхватил Риманез. – Я сам невероятно педантичен, и все, что может рука моя делать, по силам делаю – простите мне цитату из Писания! – Он улыбнулся, как мне показалось, с иронией, затем продолжил: – Так в чем же состоит ваша идея наслаждения наследством?

– В том, чтобы опубликовать мою книгу. Ту самую, которую никто не принимал – а я вам скажу, что добьюсь того, что о ней заговорит весь Лондон!

– Может, и добьетесь, – сказал он, глядя на меня из-под полуприкрытых век сквозь клубы дыма. – Слухи в Лондоне расходятся быстро. Особенно о вещах пошлых и сомнительного содержания. Следовательно, как я уже вам намекал, если книга ваша представляла бы собой рациональное смешение Золя, Гюисманса и Бодлера или имела бы героиней скромную девицу, считавшую, что честный брак есть деградация, то в эти дни Содома и Гоморры снискала бы успех.

Вдруг он вскочил, отшвырнув сигару, и приблизился ко мне.

– Почему же на этот город не прольется огонь небесный? Он вполне созрел для кары – он полон мерзких тварей, что не заслуживают мук ада, куда, как говорят, ссылают лжецов и фарисеев! Темпест, среди людей, которых я презираю более всех прочих, есть человек, так часто встречающийся в наши дни – тот, кто скрывает свои отвратительные пороки под маской широты души и добродетели. Подобный человек способен даже обожествить женщину, утратившую непорочность, назвав ее «чистой», поскольку, разрушая ее нравственную и телесную чистоту, потакает собственной животной похоти. Уж лучше я открыто объявлю себя злодеем, чем буду ханжой и трусом.

– Потому что вы – человек благородный, – сказал ему я. – Вы исключение из правил.