Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста)

И Лючио протянул мне письмо, содержащее подробности относительно поместья.

– Но не слишком ли скоро вы решили? Не лучше ли сначала осмотреть его? Вам может что-нибудь не понравиться.

– Если б даже оно было бараком, наводненным крысами, то и тогда б я купил его! – решительно сказал я. – Я немедленно примусь за дело. Я хочу, чтоб сегодня же вечером лорд Эльтон узнал, что я будущий владелец Виллосмира!

– Хорошо!

И мой приятель взял меня под руку, и мы вместе вышли из курительной комнаты.

– Мне нравится ваша быстрота действий, Джеффри! Она удивительна! Я всегда уважаю решимость. Даже если человек порешит идти в ад, я чту его за то, что он держит свое слово и прямо идет туда после смерти.

Я засмеялся, и мы расстались в самом хорошем расположении духа: он – чтоб отправиться в клуб, я – чтоб телеграфировать точные инструкции своим приятелям мистерам Бентаму и Эллису, для немедленной покупки на мое имя поместья, известного как Виллосмирский замок в графстве Варвик, невзирая ни на цену, ни на риск, ни на затруднения.

В этот вечер я одевался с особенной тщательностью, причиняя почти столько же хлопот Моррису, как если б я был суетливой женщиной. Но он, однако, прислуживал мне с примерным терпением, и только, когда я был совсем готов, он решился высказать то, что очевидно уже давно засело у него в голове.

– Извините меня, сэр, – сказал он, – но я полагаю, вы сами заметили нечто неприятное в княжеском лакее, Амиэле?

– Да, он скорей малый угрюмый, если это то, что вы хотите сказать, – возразил я. – Но я думаю, в этом нет никакого вреда.

– Не знаю, сэр, – ответил Моррис серьезно, – но уверяю вас, он делает много странного. Внизу с прислугой он говорит нечто поразительное, поет, и представляет, и танцует, как будто бы он был целым театром.

– В самом деле! – воскликнул я, удивленный, – я бы никогда этого не подумал.

– И я, сэр, но это факт.

– В таком случае, он очень занимателен, – продолжал я, дивясь, почему мой человек придает такую предосудительную форму талантам Амиэля.

– О, я ничего не говорю против его занимательности. (И Моррис потер свой нос.) Пусть себе прыгает и забавляется, коли ему это нравится, но меня удивляет его обманчивость, сэр. Вы его считаете за скромного, угрюмого малого, не думающего ни о чем, кроме своих обязанностей, но он этому полная противоположность, сэр, если вы мне поверите. Язык, которым он говорит, когда делает свои представления внизу, поистине ужасен! А он клянется, что выучился ему у одного господина на скачках, сэр! Прошлым вечером он передразнивал всех великосветских господ, затем стал гипнотизировать, и, честное слово, моя кровь заледенела.

– Почему? Что же он делал? – спросил я с некоторым любопытством.

– Вот что, сэр: он посадил на стул одну из судомоек и принялся указывать на нее пальцем, скрипя зубами точь-в-точь, как дьявол в пантомиме. И хотя она – серьезная и скромная девушка, но тут вскочила и начала кружиться, как лунатик, потом вдруг стала скакать и поднимать юбки так высоко, что было положительно неприлично! Некоторые из нас старались остановить ее и не могли; она была как сумасшедшая, пока не позвонили из двадцать второго номера – из комнат князя, и он, схватив ее, посадил опять на стул и ударил в ладоши. Она тотчас пришла в себя и буквально ничего не помнила из того, что только что делала. Раздался опять звонок из двадцать второго номера, и Амиэль закатил глаза подобно пастору и со словами: «Будем молиться!» – ушел.

Я засмеялся.

– По-видимому, у него много юмору, чего я бы никогда не подумал о нем,

– сказал я. – Но разве вы думаете, что в его кривлянии есть что-нибудь злонамеренное?

– Эта судомойка больна сегодня, – ответил он, – у нее «подергивание», и никто из нас не смеет сказать ей причину ее болезни. Нет, сэр, как хотите, верьте или не верьте мне, но что-то есть странное в Амиэле. И кроме того, хотел бы я знать, что он делает с другими слугами?

– Что он делает с другими слугами? – повторил я растерянно. – Что вы хотите сказать?

– Хорошо, сэр, князь имеет собственного повара – не правда ли? – сказал Моррис, перечисляя по пальцам, – и двух лакеев, кроме Амиэля, – довольно спокойных малых, помогающих ему. Затем он имеет кучера и грума – что составляет шесть слуг. Между тем, за исключением Амиэля, никто из них никогда не показывается в кухне отеля. Повар присылает кушанья неизвестно откуда, и двое других лакеев только появляются у стола: днем они не бывают в своих комнатах, хотя, быть может, они приходят туда спать, и никто не знает, где стоят лошади и карета или где живут кучер и грум. Но известно, что они оба и повар столуются вне дома. Это мне кажется очень таинственным.

Я начинал чувствовать совершенно беспричинное раздражение.