Скорбящая вдова

– Язык сей древний, иудейский, и письмена…

– Да что ты, батюшка! Скверна, коль иудейский!…

– Ох, баба, вот беда! – возмутился он, перекрестился в угол. – Ох, нет ума! И как сказать – не знаю… Чему тебя учил? Пред кем метал слова – суть, драгоценный бисер?.. Скверна!.. Да есть ли драгоценней изумруд средь всех святынь, кои во храмах нынешних? А свиток сей лишь толика!..

– Ну, будет, не сердись, – сдалась боярыня. – Смрад над Москвою ныне, жара и сон пропал. Ослабла головой…

– Ужель не разумеешь, что есть Приданое Софии?

– Ты сам же говорил: у бабы волос длин, да ум короток… Изведать хитрости ученые в один погляд, осмыслить пользу мне нелегко.

– В том и беда… Боярыня придворная, наперсница царицы о сем не ведает. А что же нам, убогим, сирым? И вовсе тьма?.. Не знаем, ни что творим, ни чем владеем. Зато Паисий знает! Пришел на Русь не токмо табаком смущать – кричит повсюду: вы варвары, сарматы, ошибка Божья! Вам смерть грядет, погибель государству… И поделом! Мол, недостойны владеть Приданым Рима!

Скорбящая приподнялась и, потянувшись, встала, обвязывая волосы монашьим черным платом.

– Уразумела я иное… Спаси Христос. Хоть и явился ты не в яви – твой дух в моей душе, но не напрасно. Знать, здрав рассудок мой… Спаси тебя, Христос, духовник! Уразумела знак. Коль при дворе я, знать дьяволу служу… Добро, отец духовный. Послушаюсь тебя, уйду и непричастна буду. Отныне ни ногой…

– Постой, боярыня! – прервал духовник. – Не зарекайся. Сего я не сказал… И не скажу, поелику тебе след искупить свой грех. Трудом, на благо веры и Христа во имя.

– Молитвенным трудом?

– Но ты же не монашка – боярыня придворная, коей открыты все пути и тайны…

– Что делать должно мне?

– А в сени царские ходить, – не сразу вымолвил духовник, взглянул с прищуром острым и нехотя, с ленцой, суть изложил. – Так, как и прежде. Покличет государь иль нет… А коль возьмет Наталью, в доверие войти и стать наперсницей. Тебе же не впервой?.. И исподволь, отай, прознать судьбу Приданого! Цело ль оно и где сокрыто. В обители Успенской, что в слободе, иль в монастыре каком?.. Сдается мне, в великой тайне услали Истину, по северной дороге. Доподлинно известно, на святки нынче разбойный люд ходил под Ярославль, обозы промышлять. Застал один на тракте – суть, семь саней под стражей. На вид с купеческим товаром, а в самом деле книги, свитки… Все вывезли иль нет, не ведомо. Сколь раз по семь таких обозов было?.. Скорей, что все, и где-то спрятали надежно, укрыли, затаили. Мест много, до самых Соловков монастыри.

– Мне что же, отче, по сей дороге идти и спрашивать?

– Коли не прознаешь у придворных иль у младой царицы, куда сослали сие чудо – немедля в путь пускайся. Поедешь будто в на моленье, в одну обитель, во вторую, третью – до морей студеных, покуда не отыщешь. Да не тяни с отъездом. Найдешь Приданое, так разузнай, кто состоит при нем, кто призирает, охрану кто несет… А случай выдастся, сама взгляни. Как все исполнишь – дашь знать. Я в Пустозерске буду. Пошлешь гонца надежного… Сие мне будет помощь.

– Как странно слушать речь твою, – Скорбящая вздохнула, очи долу. – Ты ровно тать глаголишь… Как будто бы задумал похитить сие Приданое. Я же – пособник твой…

На толику смутившись, он в миг укрепился и жестче стал.

– Коль мыслишь так… Возьми топор и руку мне по локоть! Чтобы не брал чужого!..

– Да был бы явен ты…

– Ужель не зришь меня? Так на вот, щупай! Десницу на, руби, коль татью назвала!

– Ну что ты, право…

– Нет, Феодосья, я не вор. И слушай же меня, коль я еще духовник! Приданое – знак святости и веры, знак мощи, благородства разума. Гора вселенской мысли, твердыня человеческого духа! А ежли духом завладеет антихрист? Сама помысли, достойна ль нынешняя Русь сих символов и знаков, когда сам царь со сворой вкупе ломает веру? Когда не собирает земли, не спорящих мирит и укрощает распри – раскол чинит, невиданный доселе!.. Отнимем Истину, пускай антихрист-государь зовется император! Поведаю тебе: сией печати достоин тот самодержец, кто Приданым владеет!

Боярыня встряхнулась и дух перевела.

– Послушала в тебя… Но ты же снишься!

– Тьфу, лешая! Да кто сказал, что снюсь? Вот, вот он я! Стою перед тобой, в крови и плоти!

Она же руки спрятала и отшатнулась.

– Но почему тогда в окно забрался?.. Раз ты не призрак – открыты двери, средь бела дня пришел бы.

– Среди твоих убогих и блаженных есть такие… Вмиг донесут! Кто спит под твоей дверью?

– Да Федор, коего ты привел из Устюга. Еще верижник Киприан и Афанасий… Воистину святые прозорливцы.

– Возможно, так… Да токмо я не верю.

– Позрел бы, как Киприан измучил тело! Живого места нет. А Афанасий мыслит в Палестину пешком пойти, Господню гробу поклониться. Сейчас постится, уж сорок дней лишь воду пьет…

– От святости ли муки себе чинят? А если от греха?..

Скорбящая руками развела.

– И тут заставил усомниться… На самом деле: обрел бы святость, не язвил в плоть цепями… Послушай, отче, зачем же государь услал Приданое, коли оно святыня суть? Почто же спрятал? Чтоб истины не ведали? А книги правили бы так, как в греческих?