Скорей бы настало завтра [Сборник 1962]

Дело было не только в отчаянной смелости Лихоманова — мало ли Кротов видел на суше, на море и в воздухе самонадеянных несмышленышей, полузнаек или пижонов, чья отвага немногого стоит, потому что питается недостаточной требовательностью к себе, а также пренебрежением к противнику. Кротову понравилась азартная хватка и природное чутье молодого летчика. Недостаток опыта он возмещал недюжинным упорством — не боялся перегрузок, делал такие фигуры высшего пилотажа, от которых темнеет в глазах.

Тот бой послужил темой тщательного разбора. Разве Аихоманов смел принимать бой так низко над землей? Следовало сразу набрать высоту, или, как выразился Кротов, «взять мористее»…

Никто в полку не удивлялся пристрастию Кротова к морским терминам, словечкам. Когда-то командир полка учился в школе морских летчиков, летал на гидросамолетах, а ныне на сугубо сухопутной Орловщине тосковал по родной Балтике.

Во время разбора Кротов лишь вскользь, чтобы не лишать Лихоманова уверенности в своих силах, коснулся недостатков в технике пилотирования. Он не боялся хвалить ученика, потому что видел — Лихоманов полон пытливого любопытства.

Прежде всего нужно, чтобы новичок уверовал в себя. Чаще всего сбивают того, кто не верит в свои силы, кто еще сам никого не сбил. Кротов знал, как важно впервые выйти победителем в воздушной дуэли. После этого твои движения становятся более точными, решительными, свободными. И легче дышится, и дальше смотрится, и не так боязно. Новичок, который добыл превосходство над врагом, становится более дальнозорким, наблюдательным. А как трудно все видеть одновременно — и прицел, и доску приборов, и хвост противника, и напарника, и подозрительное облачко вверху, из-за которого может внезапно вынырнуть враг…

Сегодня во время обеда, проходя своей валкой походочкой между столиками, тесно стоящими в палатке-столовой, Кротов сказал мимоходом, как о чем-то весьма обычном:

— Лейтенант Лихоманов, готовьтесь! Завтра пойдете со мной в паре…

Лихоманов слегка побледнел, отчего явственней обозначились веснушки, которые обметали его белесое лицо; даже на шее, на ушах у него веснушки.

Может, ослышался? Он хотел было догнать командира полка, переспросить, но не решился. Да и могло ли вдруг такое померещиться? А кроме того, он уловил в тот момент удивление на лице Гонтаря, сидевшего за соседним столиком. Удивление, смешанное с обидой, потому что не кто иной, как Гонтарь, летал с командиром полка в паре, а приказ Лихоманову означал, что Гонтарь почему-то освобождается от своей обычной обязанности быть щитом командира.

Пронзительные черные глаза Гонтаря сузились, на смуглых щеках проступили пятна. Гонтарь взъерошил и без того всклокоченные иссиня-черные волосы, буркнул соседу так, чтобы и Лихоманов услышал, что-то насчет детского сада, который завтра утром открывается в облаках, отставил нетронутую яичницу, из-за чего сразу всполошилась буфетчица Федосеевна, порывисто встал и вышел из столовой…

Лихоманову казалось, что он сумел совладать с волнением, и Аннушка, которая носилась мимо него с подносом в руках, не заметит его растерянности. Какая наивность! Тогда надо былой дообедать с всегдашним аппетитом, а не отставлять — ни с того, ни с сего — полную тарелку борща, не ерзать на табуретке и не смотреть встревоженно в сторону аэродрома, будто уже настало это невероятное завтра, будто его уже вызвали на старт, а он, слабак, опаздывает, опять сиднем сидит в столовой.

Иные летчики садились за обед, не отдышавшись после полета, и ели второпях, потом их снова вызывали на старт. Ну а молодого Лихоманова по многу дней подряд не выпускали в воздух, он — увы! — мог проторчать в столовой и лишний час. Лихоманов тяготился избытком свободного времени. Постыдное ничегонеделание, если при этом помнить, что у опытных летчиков каждая минута на счету. И как ему ни приятно было видеть веселоглазую Аннушку, слышать ее голос, сидеть в ее обществе, он частенько чувствовал себя в столовой очень неловко.

Аннушка пользовалась среди летчиков полка всеобщей симпатией. Она порхала между столиками, то напевая себе под нос, то отшучиваясь от чьих-то комплиментов, и всех успевала одарить улыбкой. Нет, это не была стандартная улыбка, которая скользит по лицу не затрагивая души. Аннушка искренне радовалась и хорошему настроению, и хорошему аппетиту своих питомцев. Она была особенно внимательна к тем, кто забегал в столовую между двумя полетами — пока оружейники снаряжали их машины, пока бортмеханики колдовали над мотором, пока заправляли бак горючим.

Лихоманов не ходил в асах, он терпеливо ждал, когда Аннушка накормит заслуженных посетителей и наступит его очередь. Зато он бывал вознагражден тем, что Аннушка, раскрасневшаяся от беготни на кухню, подсаживалась к его столику, и они могли вдоволь наговориться в опустевшей столовой.