Скорей бы настало завтра [Сборник 1962]

Лихоманов сделал доворот в сторону ведомого «фоккера», поймал его в золотистое перекрестие прицела, задержал на секунду дыхание, совсем так, как это делают снайперы на земле, и деловито нажал большими пальцами на гашетку пулеметов и пушки.

Он дал очередь метров со ста и решил, что промахнулся.

«Эх, тюря, — выругал он себя, кажется, даже вслух. — Поторопился. Не дожал фашиста. Слабак, он слабак и есть… Позволил фашисту улизнуть!..»

Он еще не успел себя доругать, как увидел огонь на плоскостях «фоккера». Машина взялась пламенем не сразу, но очень жарко, так что скоро за огнем и дымом нельзя было увидеть даже контуров падающего самолета — будто кто-то разложил костер прямо в небе и щедро облил невидимые сучья бензином.

«Фоккер» падал, заметая дымный след красным шлейфом, обогнав в падении своего летчика: немец успел выброситься на парашюте.

«Фашист хочет в лесу спрятаться!» — забеспокоился Лихоманов.

Как он и предполагал, ведущий «фоккер», увидев плачевный конец своего ведомого, прекратил погоню за Кротовым и отвалил в сторону.

Кротов к тому времени успел набрать еще высотенки и, когда появилась новая пара «фоккеров», был во всеоружии, а Лихоманов прикрыл хвост его машины.

«Фоккеры» не имели преимущества в высоте, а потому не спешили ввязываться в драку.

Кротов предпочел уклониться от боя вовсе — пусть фашисты думают, что им встретились трусливые противники! Пусть думают, пожалуйста!

Дело в том, что Кротов и Лихоманов уже находились в воздухе три четверти часа и залетели далеко от аэродрома. Пора возвращаться домой, на исходе бензин и боеприпасы.

Лихоманов подлетел к командиру совсем близко, крыло к крылу, их разделяло метров тридцать, не больше.

Кротов поднял большой палец, а по радио сказал:

— Добро. С почином тебя!

Это были первые слова, которые ведомый услышал от командира после его грозного выкрика «Подтяни!!!», в мгновение, которое могло стать смертельным.

Лихоманов широко раскрыл рот и несколько раз похлопал по нему ладонью, показывая, что хочет пить — кончилось горючее. Он осмотрительно не доверил такого сообщения радиоволне. Фашисты могли подслушать и снова навязать бой, который оказался бы сейчас не под силу.

— А сколько? — спросил Кротов.

— Сколько ваша «эмочка» на дорогу выпивает…

Кротов понял — у ведомого всего сорок литров бензина: столько вмещает бак легковой машины М-1.

— До берега дотянем? — встревожился Кротов.

— Как-нибудь…

— Аннушка обещала угостить сегодня хлебным квасом…

— Кваску бы неплохо испить. — Лихоманов жадно облизал губы.

— Есть еще средство от сильной жажды, — подсказал Кротов. — Увеличить шаг винта. До отказа. Пойдем со снижением. Когда планируешь — не так пить хочется…

Лихоманов утвердительно закивал — он понял смысл инструкции, которую только что, как бы невзначай, изложил командир.

В этот момент Лихоманов снова с удивительной ясностью представил себе, как Аннушка входит в палатку-столовую, неся жбан с квасом, запотевший в погребе.

Кротов тотчас же повернул на аэродром, или, как он говорил, «к берегу», а машина под номером тридцать четыре пошла у него в хвосте. Лихоманов затяжелил винт и старался планировать, придерживая сектор газа — благо высоту оба набрали немалую…

— Ну, как горят фашисты? — спросил Кротов.

— Подходяще! — последовал солидный ответ.

В тоне, каким это было сказано, Кротов уловил хорошую уверенность, словно Лихоманов уже давным-давно перестал ходить в новичках, словно ему не впервой доводилось сбивать за один вылет трех фашистов и возвращаться с такой победой…

4

Как все истребители, Лихоманов вел рассказ о бое с помощью обеих рук, причем его правая кисть изображала «ястребок», а левая — самолет противника. А когда Лихоманов рассказывал, как пристроился «фоккеру» в хвост и взял его в прицел, он шевелил большими пальцами, словно нажимал на гашетки.

Слушатели понимающе кивали. Остроушко изнывал от гордости, на щеках его горел девичий румянец. Он был бесконечно благодарен своему подопечному за то, что машина под номером тридцать четыре завоевала хорошую репутацию.

Шесть боевых вылетов и три сбитых самолета. Получается — по фашисту на каждые два вылета. Это же другая, совсем другая арифметика!

Лихоманов несколько растерянно оглядывался вокруг. Молодые летчики, его однокашники по школе, смотрели на него совсем не так, как вчера, позавчера. Он еще не понял, что отношение товарищей к нему изменилось. К былой непринужденности примешалось новоявленное почтение. Нет, они уже с Лихомановым не на равной ноге. Кто-то смотрел на него с жаркой и откровенной завистью. У всех было хорошее настроение. Лихоманов для каждого привез новую толику оптимизма и уверенности. Каждому дано сейчас помечтать: «Вот Лихоманову, такому же неопытному летчику, как я, удалось за один день стать героем. Значит, и мне это под силу! Значит, и мне в один прекрасный день посчастливится! И для меня не закрыт путь к славе!..»