Скорей бы настало завтра [Сборник 1962]

На солдатское счастье, тучи плотно затянули небо, оно стало серым, как портянка. При такой низкой облачности нечего делать немецкому корректировщику-разведчику. Хвостовое оперение у этого самолета весьма своеобразной формы, отсюда и название «костыль» или «хромая нога». А то еще бойцы, имея в виду назначение самолета, называют его «ябедником», «стукачом», «доносчиком», «табельщиком».

Нет, «костыль» сегодня не разлетается…

И вот уже с разрешения замполита и командира роты бойцы затеяли костер. Соберется дождь или нет — еще неизвестно, а пока можно обсушиться, погреться, спарить в котелке уху из рыбы, оглушенной снарядами.

В дело пошел валежник, сухой тростник, дреколье, выброшенное на берег еще весенним паводком. А костер по соседству с медпунктом взялся сразу бездымным огнем: кто-то подобрал на брошенной немецкой позиции дополнительные заряды для мин, и они пошли на растопку.

Каждое местечко у костра ценней ценного, к огню жались так близко, что от бурно сохнувшей одежды поднимался пар Того и гляди, загорятся гимнастерки, шаровары, портянки, сапоги, белье, пилотки…

— Тебе хорошо, — доносилось от костра. — Ты личность водоплавающая. А у меня, грешного, когда земля из-под ног утекла… уже не знаю, в какой части света себя числить: жив еще или утоп?..

Это исповедовался тот самый, богатырского телосложения боец, похожий на огромного младенца.

— Эх ты, сухопутная душа! Да и та еле в теле… — хохотнул белобрысый паренек, который плыл с бочкой.

— А в чем моя промашка? Проживаем мы на Алтае. Кулундинская степь. Кроме как в бане, и выкупаться негде. Места у нас безводные, засушливые. Палки для кнута не найти во всей округе…

Младший сержант с завистью поглядывал на бойцов, сидящих у огня. «А почему там нет Незабудки?» — вдруг спохватился он.

Увидел Незабудку на песке у самой воды. Она с ожесточением выкрутила портянки, намотала их на ноги. Долго, пыхтя и отдуваясь, возилась со своими сапожками. Наконец обулась и повеселевшая вскочила на ноги. Мокрая гимнастерка и шаровары прилипли к телу, четко очертив девичью фигуру. Во всем облике ее было одновременно что-то мальчишеское и очень женственное — в бедрах узка, в плечах чуть широковата, с хорошо очерченной грудью.

Незабудка подошла к костру. Раздался чей-то окрик:

— Эй, бочарник, отодвинься! А то уши пригорят.

Белобрысый паренек послушно отодвинулся от огня.

— Да суши ты свои звукоуловители!.. Уступаю место Незабудке. Пережду во втором эшелоне…

— Садись, Незабудка, загорай! У тебя даже прическа мокрая.

Как ни было тесно у огня, для Незабудки местечко нашлось. Она выжала свои льняные волосы, спутанные, потемневшие от воды, и села на корточки, протянув руки к огню.

— Я вся отсырела. — Незабудка громко засмеялась и обернулась в сторону младшего сержанта. Она говорила с вызовом, явно хотела, чтобы тот ее услышал. — Теперь никто меня не зажжет. Несгораемая!..

— А мы тебе боты подарим, — пообещал белобрысый. — И зонтик самый крупнокалиберный. До свадьбы просохнешь!

— Где уж нам уж выйти замуж, мы уж так уж как-нибудь!.. — бойко затараторила Незабудка, но, глянув на младшего сержанта, осеклась.

Закипел котелок, за ним второй, зашипели угли в костре. Поспела уха, и Незабудку стали потчевать наперебой. Несколько рук протянулось с ложками, столь дефицитными на этом берегу.

И как знать, может быть, ложка, простая алюминиевая ложка, вынутая из-за голенища и отданная товарищу в минуту, когда сытный запах ухи кружит голову, дрожат от голода руки и ты едва успеваешь проглатывать слюну, — самая точная примета фронтовой нежности; на переднем крае и нежность суровая, деловитая.

Да, в словах Незабудка не слишком разборчива. Может нагрубить, может выругать последними словами, причем чины и звания в такую минуту не играют роли. Капитану может достаться больше, чем рядовому, если дело касается раненых, если, по мнению Незабудки, кто-то недостаточно к ним заботлив.

Все в батальоне знали ее строптивый характер, вспыльчивость — «девка кипятная».

Рассказывали, как однажды к Незабудке — дело было еще на Смоленщине — привели на медпункт самострела-леворучника. Она отхлестала его по щекам, как мальчишку, а перевязать отказалась — пусть как хочет добирается до трибунала.

Рассказывали, как ей пришлось эвакуировать раненых. Они лежали в кустах, у обочины шоссе. А шоссе Орша — Витебск в том месте просматривалось и простреливалось противником, машины мчались на этом перегоне «с ветерком».

Незабудка стояла и ждала оказии.