Скорина

«Роман теперь в Гданьске, все в немцах, как я в чехах. Неужто нам, полочанам, — думал Скорина, — нам, сынам Белой Руси, судьба такая неприкаянная выпала на свете — рассыпаться по этому белому свету и рассыпаться, дома утешения не обретая?..» Так думал Скорина в харчевне возле Нойштадта — на последней известной нам сегодня дороге своей жизни. И что это недоговоренным осталось у них с племянником Романом тогда — близ Вильны, — вспоминал Скорина, — что?!

А ведь это ж тогда Роман, — молодой, красивый, а голос-то, что у соловушки, — взял да запел песню, которая всегда Скорине душу переворачивала. Вел ее Роман-ка хорошо, звонко:

— Не разливайся, мой тихий Дунай,
Не заливай зеленые луга,
Ходит там, бродит олень,
Ходит олень — золотые рога...

И ходил он, золотой олень, и вроде подходил к крыльцу того постоялого двора, становился передними ногами на крыльцо, поднималась высоко-высоко корона его рогов, и столько в той короне рогов было, сколько было тогда ему, Скорине, лет. (А сколько рогов в той золотой короне сейчас? — думает Скорина, мыслью мысль перебивая.) И когда посветлело в той привиленской корчме от рогов оленя, поднятых им к узкому проему окна, тогда неожиданно у Романа и спросил Франтишек:

— А ты откуда эту песню знаешь? В Полоцке слышал?..

— Нет! — крутил отрицательно головой Роман.

— В Вильне?..

— Нет! — продолжал покручивать головой Роман. — В Кракове!.. На Вавеле... От Чурилки...

То ведь он, Чурилка, и помог ему пробиться к королю Жигимонту, когда Старый Мойша упрятал Франтишека в познаньскую тюрьму. Ни вавельская канцелярия — ни Шидловецкий, ни Олифио. Чурилка! Но, может, и не совсем Чурилка, а песня, на звук которой пошел Роман через молоденькие краковские аллеи, — на одинокий звук одинокой песни одинокого Чурилки.

О Чурилке — вот! — о Чурилке так мало они тогда говорили, так много не договорили, да и что говорили, сейчас, на дороге близ Нойштадта, Скорина, как ни вспоминает, вспомнить не может. А песня продолжала звучать:

— Я тебя, олень, застрелю,
Золотые рога твои сломлю!..
— Не убивай ты меня, молодец,
Выйдет время — я сгожусь тебе:
Будешь жениться — на свадьбу приду,
Золотыми рогами весь двор освечу.

Звучала песня, звучали в душе Скорины гусли — не псаломно, не псалтирно, а, может статься, именно так, как звучали они когда-то в руках трех плененных греками выходцев из Прибалтики — с их признанием: «С оружием обращаться не умеем, а только играем на гуслях... Любя музыку, ведем жизнь...» И удивлялся сам себе Скорина: «Какие греки? Какие — трое?.. Он один только и был такой, — один! Чурилка!..»

И тогда спросил Франтишек у своего племянника еще и о другом:

— А не знаешь, Романе, кто там из немцев — Фиоль, Лютер, Дюрер, Фауст? — назвали свадьбу Hochzeit — Высоким Часом? А? Что выше: свадьба или смерть?

И говорил Скорина самому себе, хоть и обращался вроде бы к оленю:

— Нет, не ходи на свадьбы, олень! На похороны ходи, золотыми рогами дворы освещая. Смерть — высокий час человека...

Но почему Роман с ним, дядей своим, тогда не соглашался?.. Жениться как раз собирался?.. Потому, наверное. Однако ж нет, не только потому, ибо Скорина помнил, как, видимо, перед чем-то самым-самым великим, недоговоренным в той их беседе Роман очень тихо-тихо сказал:

— Нет, дядька, нет... Не смерть самый высокий час человека, а бессмертье. Выше бессмертья часа у человека нет!..

И как тогда — в той корчме близ Вильны с той щемящей песней о золотом олене, так и сейчас — в придорожной харчевне под Нойштадтом, где о своем, некогда недоговоренном с племянником Романом вспоминал Скорина, одинаково задумчивые, одинаково мудрые, одинаково вечные земля и небо молчали,

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ФРАНЦИСКА СКОРИНЫ

1486 или 1490 — рождение в семье полоцкого купца Луки Скорины младшего сына Франциска. Полоцк ныне — районный центр Витебской области (БССР).

1492 — упоминание имени Луки Скорины в письме великого князя Московского Ивана III к королю польскому и великому князю Литовскому Казимиру Ягайловичу.

1504 — поступление в Краковскую академию в зимнем полугодии «Францискуса, сына Луки, из Полоцка».

1506 — присвоение в Краковской академии степени бакалавра «Франциску из Полоцка, литвину».

1512, 6 ноября — пробный экзамен на доктора лекарских наук в падуанском костеле святого Урбана «ученейшего юноши, доктора наук, сына покойного Луки Скорины из Полоцка, русича» Франциска Скорины. Под протокольной записью об экзамене — имена и фамилии 14 присутствовавших профессоров.

1512, 9 ноября — защита в падуанском епископском дворце ученой степени доктора лекарских наук, о чем свидетельствуют две протокольные записи: первая — за подписью 24 профессоров, вторая — с упоминанием Ф. Скорины секретарем короля Дакии (Дации).