Скорлупа (СИ)

А еще трое, покачиваясь на полу боевого отделения БМП, поехали дальше вглубь чужой страны, как бы, желая продлить хоть на несколько часов пребывание свое здесь. Согласно Закону СССР о всеобщей воинской обязанности они отдали Родине самую главную свою дань - жизнь. Жизнь не то чтобы прожитую, жизнь даже не начатую. И, казалось, желали побыть в этом чудном, невиданном горном мире еще чуть-чуть, пока "черный тюльпан" не унесет их на север навсегда. Но опустит в родных краях на землю лишь тела, оставив над этими сияющими вершинами на небесах их невинные души.

Вадим Бут пришел в сознание через двенадцать дней. Десять из них он числился в 340-м общевойсковом госпитале города Ташкента как неопознанный. На одиннадцатый день бюрократическая машина Управления кадров Советской Армии выдала результат, и в канцелярию госпиталя поступило личное дело рядового Бута Вадима Ивановича, в котором находились его военный билет и водительское удостоверение.

Как следовало из документов, рядовой Бут до декабря 1979 года проходил службу в 105-м пограничном полку КГБ СССР, что дислоцировался в столице Германской Демократической Республики, и для дальнейшего прохождения службы был направлен в Пянджский погранотряд Среднеазиатского военного округа.

Как он попал контуженным на обочину закатанной в лед трассы в горах Гиндукуш? Госпитального особиста, листающего личное дело солдата, это не особенно интересовало. Явно не дезертир - прикинул, да и под категорию "самострел" с такой контузией не подпадал. Обычная наша совдеповская неразбериха - решил особист, и бросил папку в общую кучу - пусть лечиться, а там - как врачи решат. Так рядовой Бут избежал допросов пронырливых ищеек секретного отдела, озабоченного всплеском дезертирства и членовредительств в новоиспеченной 40-й армии.

Сквозь неутихающий в ушах давящий звон Вадим услышал скрип открывшейся двери. С трудом приподнял веки. В небольшую двухместную палату вошли несколько человек в белых халатах. Один, заметив открытые глаза Бута, подошел и спросил, внимательно вглядываясь в лицо:

- Вы меня слышите? Можете говорить? Назовите фамилию, имя.

Солдат пошевелил запекшимися губами:

- Бут... Вадим... Иванович...

Врач перевел удовлетворенный взгляд на коллег, как будто говоря: "Вот видите! Я был прав". Повернулся к больному:

- Как вы себя чувствуете?

Вадим уже изнемог от трех сказанных слов и хотел быстрее в спасительное небытие потери сознания, но все же выдавил сквозь зубы:

- Болит... Все болит...

Врач взял безвольное запястье, прослушал пульс и, заметив шевеление век на изможденном лице, наклонился к солдату:

- Это пройдет. У вас тяжелая контузия, но серьезных повреждений нет. Нужно только время. Наберитесь терпения, все будет хорошо. Боли мы снимем. - И осторожно спрятал руку Вадима под одеяло.

Перешли ко второму раненому с забинтованной головой, что неподвижно лежал, опутанный проводами датчиков и трубками капельницы. Как во сне к Вадиму долетели обрывки фраз, произнесенные вполголоса врачами: "Пулевое в голову с задеванием правого полушария... Восьмые сутки... Искусственная вентиляция... Аритмия... Скорее всего..." И опять то ли сон, то ли потеря сознания у Вадима.

- Скорее всего, не жилец. - Палец доктора приподнял веко закатившегося глаза раненого. - Но, чем черт не шутит. И на двенадцатые сутки, бывает, оклемаются, - повел взглядом в сторону Бута, - и вполне адекватные.

- Но, не с "пулевым с задеванием", дорогой коллега. Какая, уж, в этом случае адекватность, - бесстрастно ответил кто-то. Другие промолчали.

Врачи вышли. Бесшумно впорхнула молоденькая медсестра в накрахмаленном колпаке с красным крестом. Бегло окинула профессиональным взглядом застывшие на кроватях фигуры, частоту падающих капель в капельницах, показания приборов. Поправила занавеску на окне и так же выпорхнула, не заметив согбенного ангела в изголовье того, что с "пулевым с задеванием". И капли в его капельнице перестали падать.

"Гробарь" с роты обеспечения госпиталя привычно сколотит неказистый гроб. После того, как 40-я армия двинулась "за речку" помощь интернациональную оказывать, многое здесь - в госпитале, вошло в привычку. Медсестры уже не теряли сознание при виде окровавленных стонущих тел. И солдат-"гробарь" понял, что лучше загонять гвозди в крышки им же сколоченных гробов здесь - в Ташкенте, чем трясущимися руками патроны в пулеметную ленту где-нибудь "на точке" в неприветливых горах "братской" Республики Афганистан.

Жестянщик запаяет цинковую оболочку гроба, и с ощущением хорошо сделанной работы раскурят солдатики по "косячку" из местной "травки". Глубоко втянут расширяющий зрачки сладкий дым и замрут с блаженной улыбочкой на физиономиях: "Не так уж жизнь плоха".